Антон Горшков - Молодость [Литературно-художественный сборник]

В дирекцию железных дорог Михаил Аркадьевич Безуглов приходил рано в девять часов. В своем кабинете он всегда заставал техника Сашу Курганова. Курганов, непоседливый, веселый паренек, с пухлыми детскими щеками в измятой кепке, сдвинутой на узкий затылок, подсовывал чертежи, солидным баском докладывал:

— Вот, Михаил Аркадьевич, мостовая ферма сто семнадцатого километра, а это — Голощековский мост. Требуется перекладка быков. Утверждение сегодня.

Безуглов слушал Сашу с пренебрежением. Он не верил в молодых специалистов и хотя знал, что Саша недавно окончил институт и готовился стать инженером, относился к этому с затаенным ехидством. Михаил Аркадьевич был старый инженер и принадлежал к числу так называемых «оседлых специалистов», сидевших в дирекции безвыездно не один год. Опаляющее солнце линии давно не касалось его лысеющей головы, а пухлые белые руки занимались только перелистыванием строительных эскизов, чертежей и прочих служебных бумаг.

В Саше Курганове кипела неутолимая жажда практических знаний. Он никогда, не довольствовался одним делом. Комсомол нагружал его бесчисленными обязанностями, Саша как бы хвастался ими, ходил весело насвистывая, смотрел на всех из-под торчавшего кверху козырька кепки дерзко и вызывающе.

По мнению Михаила Аркадьевича, это было легкомыслием. Легкомыслие подтверждалось смешным вниманием Саши к мелким вещам: в кармане его болтающихся брюк всегда можно было найти какой-нибудь пустяк, — перочинный сломанный ножик с перламутровым черенком, зеркальце или пенковый мундштук.

По-детски улыбаясь, Саша среди дела вдруг показывал их Безуглюву, и тот даже краснел от неудовольствия.

Для Михаила Аркадьевича восторженная молодость давно стала расплывчатым миражем. Но и в молодости он не был таким, как Курганов; он был серьезным благовоспитанным юношей, отбывая практику, работая со старшими, никогда не кичился мозолями, мускулами, загорелым лицом… В возрасте Курганова он знал, пожалуй, больше и не был таким дурашливым… Но вот уже 20 лет, как он сидел в дирекции, знания его давно потускнели, облеклись в форму чертежей, книжных абзацев. Оторванный от практики, он давно потерял ощущение живого дела и часто, сидя над чертежами, не мог представить себе, как осуществляется какой-либо из них в жизни.

И вот, здесь на помощь шел техник Курганов, шел бессознательно, не замечая того, как старый инженер замирает в жадном внимании к раскрываемым картам. Заглядывая в них с тайным трепетом промотавшегося игрока, Безуглов делал презрительное лицо, выслушав, что ему было нужно, грубо останавливал рвение молодого техника:

— Не вдавайтесь, молодой человек, в излишние подробности. Я вас не экзаменую.

— А я бы хотел почаще экзаменоваться, — задорно вскидывал голову Саша, — люблю, чтоб знания проверять. Да не так, вот, как сейчас, а на деле… А чего киснуть? Этак все можно и перезабыть.

— Вы думаете? — пытливо щурился инженер.

— Я бы вас проэкзаменовал, Михаил Аркадьевич. Ей богу. Только вы не обижайтесь. Больно уж вы засиделись за этим столом.

Безуглов хмурился, углубляясь в свои чертежи.

— Нет, уж экзаменуйтесь — вы, молодые, а мы от’экзаменовались в свое время…

На лицо Михаила Аркадьевича ложилась тень важного спокойствия и скуки. А Саша, весело подмигивая, беззаботно насвистывая, уходил из кабинета.

Скоро он уехал на линию на стройку новых железнодорожных мостов. Экзамен, о котором говорил он, становился для него повседневной действительностью. А через месяц приказ тов. Андреева пронесся по кабинетам дирекции мощным освежающим сквозняком… Пришлось и Безуглову расставаться со своим уютным кабинетом. Назначили его начальником работ по установи мостовых ферм.

У места работ Безуглова встретил начальник дистанции, огромный плечистый человек с толстым красным лицом и сердитым голосом, похожий на подрядчика довоенного времени.

— Здравия желаю, — приветствовал он, сжимая руку Безуглова, словно тисками, — приехали ставить? А мы ее, голубушку, уже собрали.

Двадцатиметровая, выкрашенная в красный цвет мостовая ферма уже лежала на вагонных скатах, подготовленная к передвижке. От ее ажурной громады тянуло холодком, свежим запахом олифы.

По обеим сторонам котлована стояли с поднятыми хоботами мощные краны. На дне котлована и на бетонированных устоях суетились рабочие. Музыкальный звон стали, хрипенье лебедок, возбужденные голоса потрясали воздух.

К Безуглову подошел безусый парень с бритой, сияющей на солнце головой. Он ухмыльнулся Михаилу Аркадьевичу простодушно и радостно, как давнишнему другу.

— Младший инженер Курганов… Мой помощник, — отрекомендовал парня начальник дистанции.

— Мы уже знакомы… по дирекции, — невольно смутился Безуглов. Курганов выглядел возмужалым, подросшим на целую полову.

— Ну-с, вот, и поработаем вместе. — сказал Михаил Аркадьевич.

Курганов взял его под руку, повел к жилому классному вагону, стоявшему во временном тупике. Он уже с увлечением рассказывал, как собирали вчера ферму, как один слесарь упал по неосторожности в реку и отделался испугом.

— А я, Михаил Аркадьевич, чудесную зажигалку купил, — вдруг спохватился он и выхватил из кармана блестящую медную штучку, — дамскую туфельку — смотрите… Спичек здесь нехватает, так я всех огоньком снабжаю. Смотрите — чирк и — готово. Ловко? Ну, пойдемте в вагон… Вы пить хотите? Сегодня нам нарзану привезли…

Курганов сыпал словами неутомимо, они вылетали из его пухлогубого рта, как пчелы из улья и, казалось, жужжали звонко и возбужденно весело. Безуглов слушал Сашу снисходительно, начальственно улыбаясь. Вдруг Саша дернул инженера за рукав, с лукавой ухмылкой кивнул в сторону фермы:

— Вот вам и испытание, Михаил Аркадьевич… Помните, мы говорили? — Тяжелая штучка…

— Да… пожалуй, — буркнул Безуглов и сердито покрутил светлые, мягкие усы…

До самого вечера Безуглов осматривал мост, бетонные кражи и ферму. Почернелый от пыли техник бегал за ним с рулеткой, измерял, записывал. Безуглов обнаружил вдруг взволнованную суетливость, недоверчивость к уже имевшимся в отделе пути эскизам моста. Начальник дистанции ходил следом, потирая руки, сердито трубя на всех своим хриплым басом, встречая Сашу, подмигивал:

— А ваш старик, видать, не из практиков. В книжку заглядывает, как дьяк в молитвенник… Эх, уж эти бумажные головы.