Антон Горшков - Молодость [Литературно-художественный сборник]

Безуглов и Саша встретились у входа в вагон… Саша нахмурился, тихо с упреком сказал:

— Не выдержали вы испытания, Михаил Аркадьевич, не выдержали… Только почему? Почему вам так хотелось отодвинуть кран?!

В утомленных глазах Саши забегали выпытывающие грозные огоньки. Безуглов, сутулясь, нервно подергивал плечами:

— Я — как честный человек… Вы не подумайте, — заговорил он, — просто ошибка… Вы, конечно, понимаете… Даю вам честное слово! Сколько лет не видать дела., Я даже людей не знаю… Я…

Безуглов мучительно закряхтел, схватился за голову.

— Пока вы работали, я стоял и думал… Ведь это ужас! Могли бы погибнуть рабочие… А что говорят теперь рабочие, начальник дистанции?

— Слушайте, — перебил Саша, хватая Безуглова за потную дрожавшую руку, — вы… признаете свою ошибку?

— О!., конечно… Даю честное слово…

— Так вы скажете об этом на собрании… После ужина будет собрание, и вы расскажете всем… Ладно?

Безуглов долго молчал, опустив голову.

Потом медленно поднял ее, тихо ответил:

— Ладно.

И, ухватившись за поручни, грузно полез в вагон.

Три крутых ступеньки. На узкой двери: «Завком ВЛКСМ». Дверь часто распахивается, и тогда в небольшую комнатку врывается раскатистый хохот чеканок. За столом секретарь. Он нервно теребит кусок измазанной бумаги и вслух чертыхается.

— У, чорт! Дело — швах!

— «Прорыв» — это слово костью застревает в глотке.

Петька Зерний секретарем завкома недавно. И вот этот прорыв. Дни и ночи не спят ребята. Калюжный прямо сказал: «Не уйду, пока не ликвидируем». А сколько их таких безусых, упрямых, не желающих и слушать о каких бы то ни было преградах!

Дверь настежь.

— Петро, что сегодня?

Перед Петькой стоит рослый, загорелый парень. На скуластом лице молодой задор и совсем не идущая к нему серьезность.

— Актив будет. О прорыве тоже. Поясни там ребятам.

И уже вдогонку:

— Вопросы серьезные!

Мысль о прорыве не перестает тревожить. Вот уж и третья августовская декада началась, а результатов никаких. Нехватает материалов. Каждый день кричит гудок:

— Ж-ле-за, же-ле-за…

И не хочется Петьке думать о том, что к МЮД’у ячейка придет с прорывом. И темпы есть, и энтузиазм, а…

Девятнадцать и восемь десятых за две декады. Это-ж позор!

— Петька в третий раз принимается за сводку выполнения производственной программы по заводу «Красный котельщик». Котельный цех… Литейный… Механический…

— Не догоним. До МЮД’а каких-нибудь полмесяца осталось. — А в голове настойчиво: «Надо догнать!».

Глаза мягко нащупывают измятый папиросный листок сводки. Зерний долго шарит по строчкам.

Комсомольская бригада. Процент выполнения вдвое превышает общезаводской.

— Пятьдесят. Здорово!

— Чего артачиться? Она мне принадлежит. Шестьдесят четвертая. Да. А он уцепился и не хочет отдавать.

— Да ты подожди, не плачь.

— В чем дело, товарищи?

Петька глядит непонимающе. Перед ним два человека: один маленький, напористый, он громко разговаривает и часто размахивает руками, другой держится степеннее, тише. Один комсомолец, другой — партиец. Оба бригадиры-электросварщики. Спорят о том, кому взять только что собранную цистерну для сварки. Пришли разрешить спор.

— Говори, товарищ Ковалев!

— Да что-ж, понимаешь, Колюжный не прав. Сам еще не кончил шестьдесят первую, а уже хватается за другую. Ну, а я, значит, тово… беру ее.

— Чего-ж не кончил. До гудка будет готово. А ты заграбастал.

Зерний чувствует в этих словах требование полной нагрузки. Но все же говорит:

— Ну, что ж ты, не кончил, а захватываешь.

— Эх, ты! — вырывается у Калюжного. Грязная пятерня почесывает затылок. Нервно хлопает дверь.

В каркасном тише, чем в котельном. Реже слышится пулеметная дробь чеканок. То там, то здесь зардевшиеся в горнах заклепки описывают кривые над котлами.

— Артемыч, принимай! — широко расставив ноги, плечистый парень далеко забрасывает длинными клещами разогретую заклепку.

В длинную шеренгу выстроились пузатые цистерны. В их железных утробах бьются большие лилово-оранжевые крылья электросварок.

— Ну, что-ж ты, не кончил, а захватываешь.

Калюжный кривится. Он сидит на цистерне: приваривает колпак. Сухо потрескивают голубые молнии, ложится ровный шов.

— Во! И зубами не отгрызешь!

Филипп поднимает голову. Ему хочется крикнуть, что сборщики опять запаздывают и что через четверть часа им, электросварщикам, нечего будет делать. Но что-то огромное прет изнутри. И он уже весело горланит:

Над головами коршуном проплывает кран. В его могучих когтях легко колышется муфта. «Для Борисенко», — думает Калюжный и пристальней всматривается через маску в полыхающий шов. — «Эх, не подкачать бы!»

Бригада Калюжного соревнуется с бригадой сборщиков Борисенко. К МЮД’у решили дать ударные выпуски цистерн. «Остались считанные дни», — думает Калюжный. Он быстро меняет электрод и, закрывшись маской, приникает к колпаку.

— Афанасий, нажимай!

— Кончаем, — кричит Агеев и подгоняет подручного, работающего в бригаде учеником.

— Крой, Сидлер, крой!

Три молнии вспыхивают в разных концах. Три согнутых фигуры: одна наверху, две под цистерной. Плавятся электроды. Ложится шов.