Антон Горшков - Молодость [Литературно-художественный сборник]

Петя кусал запеченные губы, думал: «Зачем активисты пришли? Не видели ли они брак?» Яша — секретарь коллектива — не доходя до Петра, заговорил:

— Мы должны использовать все внутренние ресурсы, — и, обращаясь к редактору комсомольской стенгазеты Мазаеву, кивнул на Петра:

— Сей муж художник большой руки. Здорово!

— Здорово! — уже смелей сказал Петя… «Про брак — ни гу-гу! Хорошо!» Слово художник Пете понравилось. Он любил рисовать еще с детства, в деревне учился самоучкой. Недаром бабы прозвали — «богомаз». Петя самодовольно улыбнулся.

«Да уж не вам чета».

— Вот и пришли к тебе за помощью. Спешно выпускаем газету. У Мазаева работы хватает, да и не спец он, заголовок нарисуешь ты. Договорились?

— Не смогу.

— То-то тебя вообще за последнее время видно в комсомоле. Отрываешься?

— По горло занят, сам знаешь, учусь…

— Срок три дня, успеешь.

— Ладно! — и пустил станок на полный ход.

Сосед Пети Цапов в это время сидел на станке, нервно раскуривал папиросу. Прищуренным взглядом проводил комсомольцев из цеха…

В красном уголке цеха, чисто как в санатории. Недаром Петрович, седой слесарь, приходит сюда в перерыв и читает журналы.

Над гранками газеты повисла кудрявая голова Миши Мазаева. Вокруг расположены пыжечки, тюбики акварельной краски.

Миша на минуту задумывается. Вдруг улыбается и быстро рисует карикатуру.

Пустяшное дело — карандаш, но он вырисовывает никем незамеченный факт, когда настройщик Цыганков ушел с формовки получать деньги. Стоит в очереди. Формовщики ищут его, кричат во все горло, на агрегате создается простой.

У слесаря инструмент за ухом, за пазухой ключи, вместо волос на голове отвертки торчат, — не нос, а молоточек.

Глянешь — смех разбирает.

А это что за человек ногами кверху, зорко наблюдает — не смотрит ли кто на него, сграбастал брак и прячет его за пазуху. Смешно и противно, что комсомолец прячет брак.

Да это Миша посвящает Пете!..

Не заметил Миша, что позади стоял Цапов и через плечо просматривал карикатуру.

У Цапова сжимаются челюсти и сердце. Снова всплывает ненависть.

«Ух, так бы и размазал кулачищем эту комсомолию!..»

Он пристально вглядывается в рисунок:

«Да это ведь я, Цапов! Я на пресвятую троицу пришел пьяный на работу. Сталь у меня вытекла из стопки. Простой был — только одну гаечку повернул — и готово. Отдохнул… Из-за гаечки стояли электропечи, а за ними выбивка».

«Пронюхали, черти!» бешено метнулась мысль.

Но Цапов — человек осторожный. Тихо, спокойно он вышел из красного уголка.

Он умеет сдерживаться при людях, затаивать ненависть…

Он сел на подводной стол своего станка. Дергались на его скулах желваки… На костлявых пальцах вздуваются жилы…

Тяжесть мышцев падает на кронштейн, пружина снимается, кольца заходят за кольца, и кронштейн больше не живет. На 3 сантиметра опустился ниже остальных, а кронштейнов теперь нет в кладовой…

Цапову сейчас особенно хочется отдохнуть до трех часов…

Петя что-то возится у своего станка и приговаривает:

— Уберу, а то грязный, как беспризорник.

Цапов вспомнил карикатуру и рассмеялся.

Петя поднял голову:

— Ты что?

— Вспомнил одну вещь. Тебя касается.

Петя страдал любопытством.

— Ну, не манежь.

— Ладно, пойдем за цех.

Вышли. Цапов обнял Петра и посмотрел ему в глаза:

— Петя…

От неожиданной ласки этого всегда грубого человека Петя размяк. В свою очередь обнял его. Нетерпеливо:

— Ну?..

— Оно, ежли, чего, то — молчок. Понял? — Цапов оглянулся по сторонам. — Сам знаешь — не грубо на газете висеть. Каждая тварь будет смеяться.

— Как на стенгазете, я зачем, нет…

— Не было бы — не говорил… Брак-то прятал?

Петя испуганно сдернул руку с горячего плеча Цапова. Отвернулся, стыдно стало: «Узнали. Как они могли? Кто? Вот елки зеленые».

— Да ты не плачь. Не поздно. Я тоже уголок занял, на уплотнение к тебе попал.

— Ну?

— Так ты скажи, что заголовок испортил. Пусть они покрутят носом. Сдадут.

— Ага, и бумаги больше нет! Измажу — и амба. Ловкость рук и никакого мошенства…

Петя долго думал над словами Цапова.

«Хм, попался, вот елки зеленые! А кто видел? Может, он блат зеленый правит?»

Под предлогом, что идет в уборную, Петя вырвался в красный уголок. На стол навалился Миша. Голова упала на руки. Спит. После третьей смены трудно сдержаться. А газета закончена вся, как есть. Просмотрел.

— Значит, правда. Елки зеленые…

— Ты что, сынок? — спросил Петрович, свертывая газету.

— Да я вот к редактору. Насчет заголовка…

— Приказывали не будить его. Задремал малость. Дельный он у вас, как погляжу.

— Тьфу! Елки зеленые, раскричался!..

Петя нервным движением выключил радио.

— Ты понимаешь, — кричал он в рупор, — что я наделал? В газете прохватили. А ты — марш наяривать.

Петя сел на стул.

«Кто-ж мог написать? Мастер? Да он иностранец — говорить не может, не то что писать. Да и что иностранцу в наших советских делах? Подумаешь, штука — брак. Не понимаю…»

Перед Петей лежал лист бумаги. Петя взял его, чтобы зарисовать вид на Сельмаш из окна своей комнаты. Но что-то не рисовалось. Встал.

«Вот газета, как снайпер, попала в самое мое больное место. Елки зеленые, и Цапов тоже попался!».

Посмотрел на заголовок, потом снова вспомнил гранки газеты. «Нет, не позволю себя осмеивать публично…». Положил заголовок, сел за книги. Но в голову не лезли задачи. Тогда он снова включил радио.

Металлический голос докладывал о чем-то, Петя вслушался..

Тревога ползет по цехам — тревога за выпуск комбайнов. От заготовительных цехов требуют дефицитные детали. Больше деталей давайте, литейные цеха! И комбайны будут на социалистических полях. Партия строго взыщет за каждый недоданный комбайн…

Но цифры показывают, что с каждым днем нарастают темпы выпуска комбайнов.

Петя чувствует силу коллектива Сельмаша. Борьба развертывается на каждом участке. «Вот Миша Мазаев, — такой же, как я, но его ценят, его любят, о нем говорят, как о лучшем ударнике, беспрестанно повышающем нормы путем рационализации». Пример Миши привлекает и Петра.

«Помогать надо ему, подымать его инициативу, разоблачить Цалова… А я то, я то с Цаповым! Зачем? Или… Елки зеленые!»

Миша Мазаев, уверенный в завтрашней победе, заранее радуясь хорошему номеру газеты, подошел к Пете.

Но Петя, будто нарочно, безмерно тарахтел станком, не обращая на Мишу внимания. Наконец, остановился.

— Ну как? Готов заголовок?

— Да знаешь, зашел к тебе, ты спал… Ну, и испортил. Когда-нибудь в другой раз.

Протянутая рука Миши опустилась.

— Как испортил?! Газета завтра нужна, завтра большое производсовещание…