Зигмунд Скуиньш - Внуки Колумба

— Липст, любезный, это вы? Помогите мне, Липст…

Липст повернул выключатель. В коридоре никого нет. Лишь заспанная кошка, моргая, смотрит на него. Однако загадочный голос раздается опять. Вместе со словами долетает непонятный стук.

— Господин Тилцен… Смилостивитесь… Бог воздаст вам за это сторицей…

В том, что это голос мадемуазель, нет никакого сомнения. Однако слышится он очень слабо, будто из подземелья или из могилы.

— Где вы? — озираясь по сторонам, спросил Липст у невидимого существа.

— Тут я. В чулане…

Едва отошел засов, как дверь чулана распахнулась настежь, и навстречу Липсту с тяжким вздохом выкатилось восемьдесят килограммов обрюзгшей плоти.

— Мадемуазель Элерт! Как вы оказались в чулане?

— Я же должна выяснить, кто ходит по ночам к этой персоне. А у нее совесть нечиста, она что-то заподозрила — и дверь на засов.

Слезливый шепот мадемуазель быстро перерастает в воинственный клич, взывающий об отмщении:

— Ну уж я теперь покажу этой персоне! Она у меня теперь увидит! Я напишу в редакцию и в исполком, прокурору и президенту. Теперь пусть все это дойдет до Совета Министров!

— Мадемуазель… А разве религия позволяет вам? В библии ведь сказано: «Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую».

— Позволяет! Позволяет! В библии сказано и другое: «Мне отмщение и аз воздам»!

Липст усмехнулся, погладил выгорбленную спину кошки и ушел в свою комнату.

Он лежит в постели, закинув руки под голову, и смотрит в окно. Сон не идет. Кажется, с далеких светил льется тихая музыка. И нет ей, нет конца…

— Никакой свадьбы не будет, — сказал Робис.

Ия повторила то же самое.

— Мы оформим только официальную сторону дела, и все.

Все же для самых близких друзей решили устроить скромный ужин в общежитии. Пока невеста с женихом в сопровождении эскорта сочувствующих поехали в загс, Угису с Липстом поручили украсить комнату и раздобыть столы. Обязанности главнокомандующего над жаркой и варкой добровольно приняла на себя уборщица общежития Алма. Поначалу эту честь собирались предоставить Вие, но она отказалась наотрез. Вия тоже сшила белое свадебное платье и пожелала стоять на церемонии регистрации обязательно рядом с сестрой (кое-кто подшучивал: «Не с Ией, а с Робисом!»).

Наконец все как будто в порядке. Старая комната общежития изменилась до неузнаваемости; платяные шкафы отодвинули к стенам, под потолком подвесили ленты из цветной бумаги, стулья молодых убрали пышными венками мяты.

Угис в длинном хлорвиниловом переднике, бледный от переживаний, бегал вокруг стола и в который раз пересчитывал стулья.

— Ну что ты все считаешь? — пошутил Липст. — Боишься, украдут?

— Только не забыть бы чего! Только не забыть! — Угис стучал кулаком по голове, встряхивая свои мыслительные центры. — А радиолу проверил?

— Проверил. Успокойся. Даже иголку сменил.

— А пластинка? Пластинку подобрал?

— «Свадебный марш» Мендельсона.

— Как только они появятся в двери — запускай!

— Слушай, Угис, а где они теперь будут жить?

— Пока что там же, где до сих пор, — каждый у себя.

— А у Ии нельзя?

— Нельзя. Санитарная норма не позволяет.

В приоткрытую дверь просовывается голова Алмы. Роста она маленького и всегда ходит, браво размахивая руками, как сержант-гвардеец, привыкший шагать впереди колонны и время от времени считать под ногу: «Ать, два; ать, два!»

— Не идут и не идут! — сокрушалась Алма. — Ай-ай-ай! Гусыня пережарилась, картошка сохнет. И где они так застряли?

— Наверно, стоят в очереди, — предположил Липст.

— Это в загсе-то очередь?! — удивилась Алма.

— И какая еще! Там такие очередищи — глядеть страшно. Там, тетя Алма, и при коммунизме будут очереди.

Липст налил Алме рюмку вина, чтобы она сама не высохла, как картошка, хлопоча у раскаленной плиты.

— Ай-ай-ай! — отмахивалась Алма. — Разве что полрюмочки, не больше.

Угис по-прежнему носится по комнате. Еще раз пересчитал тарелки, попробовал, не шатается ли стол, затем ринулся к двери. И тут замер, вытаращил глаза и отчаянно простонал:

— Плакат с поздравлением!.. Где плакат с поздравлением? Я же знал — что-нибудь да забудем… Я ведь предчувствовал!

Затем Угису приходит в голову воздвигнуть на скорую руку триумфальную арку во дворе. Из-за отсутствия стройматериалов идею приходится отбросить. Остается только поздравительный плакат. Но тогда уж надо побольше — метра в полтора длиной.

— Идет! — согласился Липст и расстелил на полу полосу бумаги. — А текст?

Угис почесал за ухом и глубокомысленно уставился на потолок.

— Может, возьмем из народной поэзии? Ну, скажем, «Иди, счастье, ты вперед, я следочком за тобою»?

— Слащаво! — прыснул Липст. — Робис парень серьезный.

— Можно и посерьезнее, — согласился Угис. — Ну хотя бы так: «Прочная семья — краеугольный камень социалистического общества!»

— Нет, нет, — затряс головой Липст. — Это уж чересчур. Напишем коротко и ясно: «Поздравляем от всей души!»

Они вдвоем энергично взялись за дело, но успели написать только «Поздравляем», когда вбежала Алма:

— Идут! Уже у ворот!

— Ой, ой, ой! — Угис рвал на себе волосы.

— Ничего, — утешал Липст. — Ставь восклицательный знак и давай вешать. «Поздравляем!» — тоже поздравление.

Угис взобрался Липсту на плечи и прибил плакат над дверью.

Прокладывая путь, первым маршировал Казис.

— Приветствие на славу! — воскликнул он. — Самое короткое и прочувствованное из всех, что я видел.

Входят под руку молодые. Они нагружены цветами, взволнованы и улыбаются.

— Опускай! — заерзал Угис на плечах у Липста. — Марш! Марш включай!

Заиграла музыка. Некоторое время все стоят посреди комнаты, не зная, что делать дальше.

— Ну так… — первым преодолел замешательство Робис. — Ну, прошу…

Казис взялся откупоривать бутылки. Алма внесла жаркое. По щекам у нее сбегают крупные слезы.

— Молодость… — проговорила она. — Что поделаешь, коли молодость…

Веселье ненадолго расстраивается, как журавлиный клин, потерявший вожака, но потом снова шумно и жизнерадостно устремляется дальше. Аппетит у всех фантастический. Казис время от времени подливает в стаканы вино и провозглашает тосты. Но вот наступает момент, когда вино всем начинает казаться горьким. Казис берет бутылку.

— «Клубничное», — читает он вслух. — По идее должно быть сладким.

— Горькое! Горькое! — несется со всех сторон.

— Возвращать на завод раскупоренную бутылку бессмысленно, придется исправлять недостатки на месте…

Робис энергично жует как ни в чем не бывало.

— Может, так обойдется, — Угис беспокойно заерзал на стуле. — Я в одной книжке читал…