Зигмунд Скуиньш - Внуки Колумба

— Ладно, — сказал Липст. — Сбегаем. Тогда останется только один цех, где я еще не был… Инструментальный.

Нигде нет надписи, предлагающей соблюдать особую тишину, но уже около двери они, словно сговорившись, встали на цыпочки и вошли осторожно, точно боялись кого-то разбудить. Однако тут было не до сна. У высоких чертежных станков стояли люди в белых халатах и что-то тщательно измеряли или вычерчивали. На вошедших никто не обратил внимания.

На стенах рядами развешаны путаные чертежи. Понимающему оку они, наверно, открывают большие тайны, а для экс-художника Липста это всего-навсего выставка ультрамодернистской графики, от которой мельтешит в глазах.

В просторном помещении собралась большая интернациональная компания — велосипеды и мопеды всевозможных фирм и моделей. Некоторые уже расчленены безжалостными анатомами на составные части. На низких столах разложены никелированные рога рулей и хромированные животы для бензина, отвинченные масляные глотки и стальные косточки всех калибров.

В последней комнате слышен шум, здесь тихо гудят сверлильные станки. Токарные и фрезерные сейчас стоят.

Казис сидит за столом. Обхватив руками голову, словно баскетбольный мяч, он внимательно изучает чертеж.

— Казис, ты, пожалуйста, не ругайся, — Угис тоже склонился над синькой. — У нас важное дело. Скажи, какая деталь велосипеда наиболее устарела? Какую надо бы изобрести, так сказать, заново?

Казис распрямился и длинными, похожими на пятизубые вилы, пальцами отгрёб в сторону упавший на глаза светлый чуб.

— Велосипед вообще устарел весь насквозь, — сказал Казис с обычной непроницаемостью на лице. — Для ветряной мельницы какие крылья ни изобретай, все равно она останется только ветряной мельницей.

— Не остри, пожалуйста, — Угис смущенно облизал губы. — Я спрашиваю серьезно. Может, мы помешали? Если злишься, я могу вмиг смотаться.

— Ведь и сам видишь, что мешаешь, — Казис спокойно посмотрел в глаза Угису. — Хочешь, чтобы я солгал, отрицал истину? Однако второй факт не исключает первого: велосипед, как средство передвижения, действительно уже достиг потолка.

— Странно, — Угис повернулся к Липсту. — Я ничего больше не понимаю.

— А я понимаю, — сказал Липст. — Только это неверно. В технике никаких потолков нет. Есть горизонт, который убегает с такой же скоростью, с какой ты к нему стремишься.

Липст удивился неожиданному приступу смелости и красноречия — он всегда малость стеснялся Казиса.

Убегающий горизонт! И откуда у него взялось такое поэтическое выражение? А внутри кто-то подзуживал: «Вот тема, на которую ты можешь поспорить с Казисом. Спорь! Это для Угиса Казис идол и божество, не для тебя».

Не раздумывая долго, Липст бросился в атаку.

— Возьмем хотя бы авиацию: когда первые аэропланы поднялись чуть повыше домов, многие считали, что это уже потолок. Сегодня самолеты забираются на тридцать километров в стратосферу, и никто больше не говорит о потолке.

Липст видит чудесное превращение, происходящее с Казисом. Чугунная маска сперва дала едва заметные трещинки около рта и в уголках глаз, Зародившаяся улыбка быстро распространилась на всю физиономию. Раздались громкие раскаты смеха — маска упала и рассыпалась. Открылся веселый спорщик, почуявший родственную душу.

— Правильно, черт возьми! — Казис сгреб Липста за плечи. — Но ты скажи мне, самолет достиг стратосферы на исчерпавшем свои возможности поршневом моторе?

— Нет. Почему на поршневом? На реактивном!

— Видишь, к чему мы подошли — к реактивному двигателю! Все решает принцип тяги, двигатель! Именно это я и имел в виду. Велосипед достиг потолка потому, что у него ограниченный в своих возможностях двигатель — человечьи ноги. Если тебе, Угис, так уж охота заняться изобретательством, изобретай велосипед, который… не велосипед. Иными словами, велосипед, на котором не надо крутить ногами педали!

Угис кивнул на соседнюю комнату:

— Такой велосипед уже изобретен. Полторы лошадиных силы и полтора литра бензина на сто километров.

— Это пол, — сказал Казис. — А до потолка мопеда еще дьявольски далеко.

— Меня мопед не интересует, — Угис, как ни странно, сегодня тоже возражал Казису. — Наш завод выпускает велосипеды.

— Завод — это главная колонна. Ты, как я понял, хочешь стать изобретателем. А изобретатели — разведчики, они должны идти впереди главных сил.

— Ты всерьез считаешь, что наш завод мог бы выпускать мопеды? — устами Липста заговорил Фома неверующий.

— Еще почище, чем итальянские «веспы» и немецкие «вандереры». Вот на этой бумаженции, — Казис с важным видом ткнул пальцем в чертеж, — ось нового мопеда.

— Правда? — оживился Угис.

— Дело решенное. Наш мопед будет называться «мальчик с пальчик». В будущем году должен быть сделан опытный образец.

— Не может быть!

— А потом мы будем производить только мопеды. Ни одного велосипеда! Лет через пять, через шесть. В общем в новой семилетке.

Угис ахнул. Это изъявление восторга как белый флаг капитуляции. Нет, Угис не огорчен! Он счастлив, что Казис опять смог изумить его чем-то из ряда вон выходящим.

— Да-а, — протянул Липст. — А я‑то, болван, думал, что пришел работать на велосипедный завод.

— У вас есть еще какие-нибудь вопросы? — перешел на деловой тон Казис.

Липст отрицательно покачал головой.

— Я глух и нем, — присоединился Угис.

— Тогда катитесь ко всем чертям и дайте работать, лодыри несчастные!

Как раз в эту минуту Казис заметил еще одного «посетителя». В цехе появился Робис. Вид у него такой, точно в коридоре он столкнулся со «снежным человеком».

— Что с тобой, Робис? Беда какая-нибудь стряслась? — спросил Казис.

Робис, моргая глазами, смотрел на всех по очереди.

— Ты, может, захворал? — Угис взял Робиса за руку.

— Я только что получил нокаут.

— Ты дрался?

— Нет… был в завкоме. Не дают нам с Ией комнату… Дают кочегару Крампису.

— Почему вдруг Крампису?

— Говорят, ему нужнее. Двое детей, теща…

— Здорово, — сказал Казис. — И попробуй скажи кому-нибудь, что у Крамписа меньше оснований. Вы думаете только о себе, а он о детях и о теще.

Робис стоит как в воду опущенный. Это уже не тот Робис, что подкидывает пудовую гирю, как яблоко.

— Что теперь делать? — тихо спросил он, обращаясь, по всей видимости, к самому себе. — Свадьба послезавтра…

— Я потолкую с начальством, — немного погодя, сказал Казнс.

— Ты не беспокойся, — утешал Угис. — Мы что-нибудь да придумаем.

Липст не сказал ничего. Жаль Робиса! У него Ия. У него любовь. И несмотря на это, он сейчас выглядит таким несчастным. «Если бы у меня была Юдите, — думает Липст, — смог бы я чувствовать себя несчастным? Нет. Я был бы всегда счастлив! Даже ночью, в бурю посреди голого поля. Счастлив всегда и всюду…»