Василий Лебедев - Высокое поле

— Дурак ты, Леха, кругленький! — ласково сказал Митька. — Мы должны перенимать все, что полезно нам. Еще Ленин сказал, что необходимо брать все ценное у капитализма, а все худшее оставлять ему.

«Не зря его в техникум приняли», — подумал Леха.

Ему стало приятно, что есть у них в деревне такой умный парень, но о куренье он решил еще немного поспорить:

— Все равно совсем не курить — это как-то не по-мужски! — сказал он, следя в то же время за Надькой.

— Гм! Не по-мужски! — хмыкнул Митька.

— Чего ты? — удивился Леха.

— Да так… У нас тренер по легкой атлетике есть.

— Ну и что?

— Да ему на днях студенты заметили в шутку, что не по-мужски не курить.

— Ну, а он?

— А он выстроил нас, попросил всех, кто курит, сделать два шага вперед, ну а потом сказал: «Вот смотрите — курит тот, у кого нет другого способа доказать, что он мужчина!»

— Врезал! — качнул Леха головой и подумал, что надо бы запомнить на всякий случай эту дельную мысль.

Захотелось расспросить Митьку о техникуме, но вдруг все его существо будто прокололо светлой холодной иглой — он глянул на сцену, где стояла радиола, и некоторое время еще не мог понять, то ли это, и наконец сказал сам себе: «То!» Взгляд его заметался по залу, а там уже вставали навстречу музыке, и не было никакого сомненья, что это тот самый вальс!

У Лехи, как ему показалось, остановилось дыханье. Сердце колыхнулось и беспорядочно застучало. Митька что-то говорил над ухом, но он не расслышал и напрямик, расталкивая пары, устремился к ней, еще издали вытянув руку вперед. Подруги рядом с Надькой вдруг расступились, и она осталась одна перед его неожиданной решительностью. Рука ее, словно в защите, невольно приподнялась на уровень груди, но в следующий момент она уже чувствовала, как плотно держат ее ладонь дрожащие Лехины пальцы.

— Больно… — то ли в шутку, то ли всерьез, но без сердца, проговорила Надька, выходя за ним. — Да больно же!..

— Извини, Надя…

И только он произнес ее имя, как сразу же, на редкость точно попал в такт музыке и тотчас обрадованно закрутился, еще не веря своему счастью, не зная, как говорить с ней, и опасаясь только одного — это скоро кончится. Она кружилась легко, послушно, откинув голову немного назад и улыбаясь больше своими черными прищуренными глазами, чем губами. В другой обстановке он, наверно, попытался бы разобраться в этой загадочной улыбке, но сейчас он только видел эти глаза, мягкий отсвет некрашеной брови, ее чуть выгнутую шею, видел, как закрутился, замелькал где-то на втором плане их кинозал со всеми людьми, транспарантами, стульями, белым экраном, открытыми окнами, и ему казалось, что это вырвалась, наконец, наружу озорная и чистая вьюга, поднимающаяся в его душе.

— Остановись! Остановись же! — услышал он Надькин голос, а за ним — чей-то беззлобный смех.

Середина зала была пуста, и Леха понял, что музыка кончилась давно.

Полдороги от клуба до перекрестка Леха шел с Митькой позади девчонок. Когда приятель свернул к своему дому, Леха один пошел дальше и все следил, когда Надька простится с подругами и останется одна. На перекрестке от нее ушла последняя, Инга, племянница конюха Семена. Леха тотчас прибавил шагу и нагнал Надьку.

— Домой?

— А куда же еще? — удивилась она.

Он коснулся ее локтя — она отстранилась.

«Что же я молчу?» — думал он, досадуя, что за всю дорогу не приготовил несколько нужных слов, а тут еще с горы, как нарочно, протарахтел на своем мотопеде Сергей Завалов.

— Ночью-то! Ведь разобьется, — сказала Надька, а он вслушивался — с болью, со страхом сказала или так.

— Ничего…

— Почему же он в клуб не пришел? — спросила она, будто подумала вслух.

— А у него вся рожа в синяках! — неожиданно для себя выпалил Леха.

— Отчего? — остановилась она.

— Попало.

— А ты и рад?

Этот вопрос, как сонного, пробудил Леху, и он понял, что говорил о приятеле нехорошо.

Навстречу опять трещал мотор мотопеда, ясно, что Сергей заметил Надьку и Леху. Он решил, видимо, еще раз убедиться. На малой скорости, будто бы не может быстрее ехать в гору, он протарахтел мимо, на секунду-две окатив их слабым желтым светом фары.

— Разъездился… — с усмешкой заметил Леха.

Надька молчала.

Сергей еще несколько раз пролетал мимо, обдавая их запахом выхлопных газов.

— А масла-то налил в бензин — фу! Не продохнуть.

— А это плохо?

— Да не плохо, но и хорошего мало: заглохнуть может, когда холодный. Ведь все хорошо в меру… — вспомнил он разговоры в общежитии о двигателях внутреннего сгорания и хотел уже выложить ей все, что знал, радуясь, что она спросила, но тут опять затарахтел Сергей.

— И не боится в такую темь, — заметила она.

— А чего тут бояться! — сразу же махнул Леха рукой, досадуя, что такого труса она принимает за смельчака.

«Посмотрела бы, какой он перед Мокеем!» — чуть не воскликнул Леха с досады, но сдержался.

— Ты в доярки пошла? — спросил он.

— В доярки. А что?

— Хорошо.

— А чего хорошего?

Леха молчал.

— Работа трудная, — продолжала она, — целый день только и дум, что о буренках. Устаешь и спать хочется: в шестом часу встаю. Ну, я побежала. До свиданья!

Он взял ее за локоть, желая задержать на минуту, чтобы сказать что-то важное, но она отдернула руку. Он повторил свое движенье.

— Пусти, говорят тебе! — рассердилась она.

В это время снова пролетел мотопед. Она подождала, когда треск станет потише, и сухо сказала:

— Никогда не смей хватать.

— Надя…

— Вот тебе и Надя! Дождись, когда тебе подадут руку. Понял?

Она не побежала от него, а неторопливо и твердо ушла, подчеркивая каждым своим шагом, что не боится и не смотрит на него.

Он постоял, послушал, как мягко шаркают ее туфли по дороге, и побрел домой.

Позади нарастал шум мотопеда. Сергей развернулся на перекрестке, но поехал не направо, за Надькой, а свернул налево — за Лехой. В один момент догнал его, заглушил мотор.

— Провожал?

— Ну, провожал. А тебе чего? — спросил Леха сурово.

— Ничего…

— Тогда чего же разъездился тут?

Сергей не успел ответить, как из дома конюха Семена, около калитки которого они остановились, выбежала тетка Феня — сама хозяйка — и набросилась на Сергея:

— Какого лешья стрекочешь тут целый вечер? А? Вот стрекочет, вот стрекочет — только стрекоток идет целехонный вечер, как черт на колесе!

— А тебе что за дело? — огрызнулся Сергей.

— А того, что у нас в телевизоре все дрыгает! Ты проедешь на своем барахле, а у нас дрыгает. Днем тебе, лоботрясу, не катается, да? Еще что за дело! Что б ты хрястнулся где-нибудь в канаву да рожу себе расхвостал, бестолковый! Купил батька дураку, так и рад стараться — форс наводить! Тьфу! А это кто тут еще? Надька, что ли? — не различила она в темноте. — А ты, дуреха, плюнь на него. Пропадешь с таким! — уколола тетка Феня, рассчитывая тем самым досадить Сергею как можно больней за его грубость. — Вот те крест, пропадешь!