Василий Лебедев - Посреди России

— А я, грешная, думаю его к себе залучить… — сказала она и покраснела.

— И не выдумывай! Я тебе хочу корову купить, и будешь жить барыней, а если выдумаешь нахлебником обзавестись — ничего тебе не будет!

Утром, когда гости еще спали, она услышала, что хозяин встал управляться, и тоже поднялась.

— А ты чего? — спросил он.

— Накормлю твою скотину да пойду я, крестный, пожалуй…

— Что так?

— Да пора домой забираться, ведь я уж вторую ночь…

— Ну ладно. Тогда я пойду в правленье покажусь, а ты все сделаешь и тогда поешь, вон там, на столе, под решетом.

Они сухо простились, и он ушел.

Анисья управилась со скотиной, помылась, потом прошла на кухню, нашла под решетом бочок остывшей вареной курицы и завернула его в холстинку. Затем тихонько, чтобы не разбудить гостей, разыскала на полице мед, отломила кусок гибкой темно-желтой соты и положила в большой бокал с отбитой ручкой. «Ладно, не обеднеет…» — думала она, стараясь оттолкнуть стыд, подступавший к ней. Она все же решилась заглянуть в печку и увидела там множество еды, сготовленной ею еще вчера. На полках лежали разные пироги — с капустой, с ягодами, с яичками. «Вот бы Проньку сюда, а нет — доченьку!» — мелькнула у нее счастливая мысль, от которой навернулись слезы, и ей захотелось взять с собой как можно больше. Однако она осмелилась взять еще только одну ватрушку-преснушку с творогом, но зато пшеничную. Все это она разместила по карманам своей овчинной шубы. Сама она выпила на дорогу вчерашнего топленого молока с пирогом, оделась и ушла, торопясь, чтобы не прощаться с крестным еще раз.

Над деревней уже засинел рассвет, бледнели и тухли огни в избах; женщины неторопливо шли на колодец, морозно похрустывая снегом, и Анисья решила спросить у них, как ближе пройти до Шалова.

— Издалека ли? — спросила женщина, растолковавшая ей дорогу.

— Сама-то? Из Залесья. Слыхала?

— Слыхала. А к кому в Шалово?

— К сыночку, — ответила Анисья.

День был голубой, морозный. Снегопадов не было уже с неделю, и потому дорога, наезженная санями, была гладкой и казалась бы совсем легкой, если бы не беспокоили больные ноги. Анисья несколько раз отдыхала, но мороз подгонял, и она снова шла, минуя малознакомые деревни и уточняя дорогу. Когда на взгорье показалось Шалово, она вдруг заробела и сбавила шаг. В деревню вошла осторожно и сразу направилась в ближний двор, где, было слышно, кололи дрова. Молодой парень, раздевшийся до рубахи, лихо рассаживал толстые березовые чурки. Парень показался Анисье знакомым.

— Труд на пользу! — сказала она.

Дровокол остановился и с интересом посмотрел на нее.

— А я тебя признала, — сказала Анисья и освободила лицо от заиндевелой шали.

— Да и я вроде…

— Я из Залесья. Узнал?

— А! Это у тебя я в прошлом году забор сломал в драке?

— У меня.

— Вот я и смотрю… Колья в твоем заборе уж больно хороши.

— Хозяин делал…

— Вот я и приметил: еловые, замерли, как ни бей таким колом, хоть вдоль спины, хоть поперек — не ломается. Ваш Чичира помнит, наверно…

— На войну ушел, — сказала Анисья.

— Ну, понятно… Вот и мне повестка. А ты чего сюда?

— А я по делу. Не знаешь ли, в которой избе мальчик живет, которого от нас привезли осенью?

— Постой, постой…

— Пронькой его зовут.

— Ясно. Пойдем!

Подошли к избе с заснеженной прогнувшейся крышей. Маленькие окошки почти полностью были загорожены соломенной завалиной, а открытое крыльцо, с его тонкими столбами и ступенями, казалось жалким, обглоданным.

— Мне чего-то в дом неохота, ты позови сюда Проню, а я побуду вот тут, за двором.

— Да пойдем!

— Нет. Позови, — умоляюще попросила Анисья, и парень пошел в избу, двинув ногой первую дверь.

Анисья не успела зайти за угол, как выбежал Пронька и как есть — без пальтишка, без шапки — кинулся к ней с крыльца. На ногах у него были все те же сапоги, а поверх голенищ, через дыры штанов, торчали синие коленки.

— Пронюшка… Пронюшка…

Она распахнула шубу, закутала его с ногами и с головой и занесла за угол. Там она села на дровяные козлы, украдкой поцеловала его в нестриженую голову и совала ему в грязные руки кусок куры, ватрушку и мед. Пронька сразу стал есть, торопливо, жадно. Он, видимо, опасался, что могут отнять.

— Пронюшка… Пронюшка… — повторяла она, жарко дыша ему в затылок, и больше ничего не могла вымолвить.

Скрипнула дверь на крыльцо.

— Эй, тетка! Зайди в избу, дед зовет!

— Сейчас!..

Она вошла в избу вслед за парнем, неся на руках Проньку.

В избе было сумрачно и душно. На полу визжали, сцепившись, двое ребят, третий, поменьше, ревел под столом. Старик лежал на лавке, под иконами, словно собирался умирать. Когда вошли Анисья с попутчиком, он свесил ноги на пол и поднялся, кряхтя и сопя в бороду. Анисья поздоровалась, дед поклонился ей в ответ и притопнул на ребятишек, однако шум не улегся. Тогда парень надавал всем подзатыльников, как своим, и загнал одного на печь, второго на кухню, а меньшого взял за рубашонку и бросил на полати. Малыш вякнул и затих.

— Ну, я пойду, — сказал он после этого и ушел, не простившись.

— Навестить? — прогудел дед, когда дверь за парнем закрылась.

— Навестить. Как, думаю, мой сынок там… — несмело улыбнулась Анисья, давая понять, что тут есть доля шутки.

— Вот смотри, как живем.

— А хозяйка-то где?

— Да ты рассупонься сперва, отогрейся. Садись, в ногах правды нет. А хозяйка в город ушла пособия выправлять на робятишек. Хозяина-то мы оплакали перед рождеством…

Помолчали.

— Проня, ты поделись с ребятками медом, один не ешь.

Пронька послушал и тотчас обделил всех медом.

— Она чего-то поминала про Залесье, что надо, слышь, к вам идти за какой-то бумагой, чтобы и на Проньку пособие выжать.

— Бумажки все у меня. Возьмите, — сказала Анисья.

— Скажу. Ладно.

— Скажи, а не отдаст ли она мне Проньку? — спросила Анисья, и лоб ее покрылся испариной.

— Проньку?

— Да. А бумаги пускай она себе забирает. Мне бы Проню. Куда вам столько? И так трое своих. А в школу пойдут — хлопот не обраться, да ведь они не котята — им досмотр нужен, чтобы не хуже людей вышли. Вот ведь чего… Отдайте.

— Да нам разве жалко, коли в добры руки. Только вот хлебушко, почитай, весь ушел…

— Да бог с ним, с хлебом!

— Ну ладно. Скажу ей. Согласится — бери мальца. А он сам-то как?

Пронька подошел и прижался лицом к шубе Анисьи.

Дед кивнул, закашлялся и завалился на лавку.

— Ну какого тут лешья носит по ночам?

— Марья, отворила бы…

— Сватья? Да никак ты!

— Я…

— А ты чего — с ума сошла али на ум нашла? Этакая темнища, морозище, а ты шляться выдумала. Заходи скорей! Не тянись!

— Ноги не идут, Марья. Не одолеть эти пять верст до дому, ноги, говорю, не идут.