Иван Уксусов - Голодная степь

— Пожалуйста, хоть два!

Скуратов снял трубку, дрожащей рукой набрал номер. Горбушин кипел от злости, однако молчал.

— Ник-колай Алексеевич, говорит Ник-колай Дмитриевич… Повезло нам с ЧП, должен сказать… Вернулся из Узбекистана бригадир Горбушин… Без моего разрешения… Самолетом из Ташкента… П-почему? А хотя бы потому, что он в ответе за все на свете, а еще, говорит, к тому же там к-коза… Так что две причины.

И коза, говорит, рогатая, и он в ответе за все на свете, ну вот и прилетел м-м-мамочке в коленки р-рыдать. Заготовить приказ о выговоре Г-горбушину? С-слушаюсь. Б-будет выполнено.

Положив трубку телефона, Скуратов заключил другим тоном, явно довольный, что выпросил выговор Горбушину:

— Какой в дни войны был лозунг? Ты не знаешь? Превосходный был лозунг… Каждому самоотверженно трудиться на своем посту. Вот что нужно нам сегодня, с-сейчас, с-сию минуту, чтобы выполнить пятилетку, а не твоя и моя болтовня о нашей ответственности за все на б-б-белом свете. Потому что мы не знаем, какие каленые орехи могут издалека посыпаться на наши у-умные головы завтра… Мне звонят из Праги, Варшавы, Сингапура, со всех концов, а ты не мог позвонить из Ташкента!

Теперь Горбушин игнорировал начальника. Он молчал. И Скуратов наконец закончил:

— У директора сейчас оперативка начнется, инженеры будут мыть головы друг другу. Так что ты иди, погуляй на дворе часок, потом подгребай к д-д-двери Николая Алексеевича и стой там, я тебя вызову. И предупреждаю: когда он станет сымать с тебя стружку, я тебе не з-з-за-щитник. Да еще добавлю!

Горбушин вышел из конторки с красной физиономией. Разнос получил что надо!.. Права оказалась Рудена. Обозвал болтуном и выставил за дверь человек, которого он привык уважать, любил… Хуже некуда! Но если настоит Скуратов, чтобы Горбушину дали выговор, Горбушин подаст на расчет. И поглядит, как Людоед побежит сзади, упрашивая его остаться. Шеф-монтеры дизелей на дороге не валяются!

Он спустился со «скворечника» в литейный цех и постоял, поглядывая на возившихся с песком формовщиков, как бы не замечая их: такая досада разобрала.

Но, вдыхая специфический запах литейки, этот запах гари, дымка, сырого песочка и окалины, который почему-то всегда нравился Горбушину, он скоро почувствовал, что начинает успокаиваться.

Потом засек время, чтобы через час быть у директора, и поспешил в комитет комсомола рассказать Курилову о печально сложившихся голодностепских делах. Курилов тоже шеф-монтер, ему профессионально интересно знать о сборке в каждой молодежной бригаде вдали от завода, да и помочь он всегда рад. И Шакир настаивал, когда Горбушин уезжал: если Скуратов встретит в штыки, шагать к Сашке и вместе с ним идти в партком к секретарю Бокову.

На заводском дворе Горбушин увидел шедшую навстречу председательницу завкома Гавриловскую и переменил решение. От нее все равно не уйти, да и лучшей слушательницы в этот момент, когда досада в нем кипела и требовала выхода, нельзя было себе представить. В партком и в комитет комсомола рабочие не шли так густо, как в завком к этой стареющей женщине.

Много лет отработала Елена Тимофеевна крановщицей на подъемном кране, в начале сорок второго похоронила умершего от голода мужа, потом одного за другим двоих детей, — хотя отдавала им все, сама крохи во рту сутками не имела, а все же погибли они, мать осталась жить. Похоронив семью, пришла в партком: «Мужики, примите в партию… И дайте какую-нибудь работу, может, не так мне тоскливо будет, не то от горя помру раньше, чем от голода». Ее приняли в партию и тут же избрали председателем заводского комитета профсоюза — вместо умершего от голода прямо за своим рабочим столом прежнего председателя.

Двенадцать лет Гавриловская на этой работе. Сколько просьб, предложений, протестов, письменных и устных, поступает к ней… Одних комиссий в завкоме — конфликтная, по индивидуальному соревнованию, бытовая, детская, оздоровительная, по спорту… Рабочий, попавший в беду, всегда найдет у Гавриловской и сочувствие и заступничество… Она пойдет и к мастеру, и к начальнику, и к директору, и в партком, и в милицию, и в народный суд. Иного не надо бы выручать, а она выручает, доказывает: исправится, он не плохой, надо помочь. В цехах о ней говорят: «Мать божья и заводская, перед которой раскрываются все двери и души».

У Горбушина Елена Тимофеевна спросила, лишь остановились и поздоровались: «Как живется?» Это следовало понимать так: «Не надо ли помочь?» И только стал он говорить, что вот уехал в Узбекистан, но пришлось вернуться, как она прервала его:

— Проводи меня до главной конторы, по пути и расскажешь… Беда у нас с этими кольцами, не выдерживают лабораторных испытаний, так технологи сейчас у Николая Алексеевича будут рвать чубы металлургам, считая их металл некачественным, а металлурги станут обвинять технологов в неумении правильно пользоваться хорошим металлом.

— Вы идете на оперативку к директору?

— Да.

Горбушину не хотелось отделываться общими словами — оперативка вот-вот начнется, все равно ничего не успеешь рассказать. Да и председательница выглядела рассеянной; впрочем, в следующую минуту она оживилась: двор пересекала тяжелая грузовая машина, вывозившая небольшой трехцилиндровый дизель в ящике. Из-под кузова машины торчал конец трубы, на этой колбасе сидел ремесленник и болтал от удовольствия ногами.

— Соскочи, пострел! — пошла Гавриловская наперерез машине. — Если грузовик даст задний ход, куда свалишься?

Подросток убежал. И тут же к ней подошла девушка с озабоченным лицом и быстро заговорила:

— Ой, тетечка, ой, хорошо, что я вас встретила. Я к вам иду в завком, честное слово! Знаете, у нас в комнате опять то же самое. Ей наплевать на нас, ей Санька нужен. Вчера, то есть уже сегодня, заявилась домой в половине пятого утра, так ладно бы разделась и легла, а ей надо умываться, накручивать бигуди. Свет горит? Мы проснулись?.. Так ей наплевать. Потом стала пить чай. Разве это культурное общежитие? С ума сойти!

— Хорошо, Оля, я зайду сегодня, поговорю с ней еще. Она в первой смене работает?

— Так если б во второй, тогда б все вместе спали!

— Хорошо, я поговорю с ней.

Увидел Курилов Горбушина, и на лице полное непонимание:

— Ты же в Узбекистане, старина!

— Вчера прилетел. ЧП на объекте. Стал Николаю Дмитриевичу рассказывать, так его чуть инфаркт не хватил.

— У него хозяйство сложное, иногда и пожалеть мужика надо!

— Это ему иногда не грех поддержать молодого, — бросил Горбушин и подумал, что напрасно сюда явился: секретарь начнет расспрашивать, вникать, уточнять и даже сочувствовать, а говорить о Голодной степи значит расслабиться перед беседой с директором. Дмитриевский не астматик, с ним можно говорить на равных, и Горбушин поговорит, своих позиций легко не уступит. — Поехал всего шестой раз в самостоятельную командировку и напоролся на такое! Там голые стены, понимаешь? С чего начинать? Нужна кардинальная помощь, иного выхода нет. Так же считает Шакир и велел тебе это сказать, — заключил Горбушин.