Иван Уксусов - Голодная степь

До чего же невероятное случается иногда… Сам убил незаменимо единственного для себя человека, свою радость, четыре года тянется его одиночество, и сколько его еще впереди?

Тогда, по возвращении из Молдавии в Ленинград, он всю ночь простоял у могилы Ларисы, не в состоянии отойти от нее, забыв, что окружает его лес крестов и памятников. Позже узнал он — был на кладбище не один. В нескольких шагах от него сидел на скамье у какой-то могилы Шакир, курил в кулак и не сводил с друга взгляда.

А теперь он станет отцом ребенка от женщины, совершенно ему чужой. Эта беда тяжко давит душу, готова, кажется, раздавить ее… Кому нужен этот ребенок? Ему? Ей, Рудене? Вряд ли, ведь он может помешать ей устроить свою жизнь с другим человеком.

Мало сказать, что он не любит Рудену. Она неприятна ему своей вульгарностью, которая так часто прорывается в ней. И это началось еще там, в Гатчине, когда шли к вокзалу и она, повиснув на его руке, что-то нежно ему бормотала, а он в эти секунды, донельзя удрученный, думал: «Неужели надо было сойтись с другой женщиной лишь для того, чтобы острее почувствовать твое отсутствие, милая Ларка? Ведь я даже память о тебе люблю бесконечно больше, чем это живое существо, шагающее рядом».

Горбушин долго ходил по комнате. Он слышал в себе мелодию, которую играла ему Лариса светлой ночью в Екатерининском сквере, и боль овладевала им при мысли, что он уже отец.

Если бы Джабарова и решила ждать возвращения мужа с завода, то все равно у нее не хватило бы на это терпения, — его дело стало ее делом, ее радостями, ее неприятностями.

Она по телефону сообщила мужу: вернулся из Ленинграда бригадир сборщиков, просит его прийти. И вскоре Джабаров, сменив дома рабочий комбинезон на домашний халат, туфли на деревянные сандалии, что звучно хлопали его при ходьбе по пяткам, и вместе с ним Григорий Иванович Ким и Дженбек Нурзалиев появились в комнате Горбушина. Живейший интерес читался на их лицах. Джабаров остановился, лишь переступил порог, взгляд его задержался на бригадире: «С чем вернулся?» — спрашивал он. Улыбались Ким и Нурзалиев.

— Салам алейкум, бригадир! — поднял Джабаров руку. — Голодная степь — Ленинград — Голодная степь за три дня? Ты не бригадир, ты сокол!

— Сокол целый месяц летал бы два таких конца, — засмеялся Ким. — Шаровая молния, товарищ Горбушин!

Поздоровавшись с каждым за руку и попросив всех садиться, Горбушин усилием воли заставил себя сосредоточиться. Он сообщил о решении дирекции «Русского дизеля».

Нурзалиев вскочил, взмахнув руками, расцеловал Горбушина.

— Хоп-хоп! Джигит! Я сразу в тебя поверил. Им что, Киму и Джабарову? Не построился завод — бей подрядчика, вешай дохлая кошка на него! — гремел замечательным баритоном Нурзалиев.

Посветлел лицом и директор. А Ким, удовлетворенно пошевелив губами, сказал:

— Иного решения я не ждал.

Но им, конечно, мало было узнать о выводах ленинградского начальства, все трое хотели услышать подробности о том, как же происходил разговор. Горбушин удовлетворил их любопытство, затем передал Джабарову письмо, адресованное первому секретарю райкома Бекбулатову, и попросил отправить с посыльным, если не поздно, сегодня же.

Джабаров рассмотрел конверт, покачал на ладони, определяя его вес.

— Сегодня, пожалуй, поздно… Что в нем?

— Дирекция завода, партийный и заводской комитеты просят райком помочь нам, шеф-монтерам, выполнить свои обязательства перед хлопкозаводом.

Ким прострочил легкой скороговоркой:

— Легко сказать — просят! Как это сделать? Ваши товарищи предлагают что-нибудь конкретное?

— У них сложилось одно мнение: на постройку ДЭС поставить временных рабочих. Без этого станцию в срок не пустить.

— Это нетрудно сказать, дорогой товарищ Горбушин! — смеялся Ким. — А где взять рабочих? Снять с хлопкоуборки? Этого нам никто не позволит. Так где?

Горбушин вспомнил наказ своего заводоуправления не навязывать людям ленинградского решения и промолчал, пожав плечами, ожидая дальнейших вопросов.

Ким и Нурзалиев, однако, вопросительно смотрели на Джабарова, ожидая ответа от него, так как уже знали, что Горбушин накануне отъезда в Ташкент весь вечер просидел у директора и что-то они обсуждали…

Джабаров понял их. Он уклонился от ответа, обратившись к Горбушину:

— «Русский дизель» не предлагает райкому снять с уборки какое-то количество колхозников, чтобы поставить их на ДЭС?

— Нет.

— Слава аллаху… Теперь Айтматов не будет во всем обвинять меня.

Слова директора подхватил Нурзалиев: его земляк из Таласа, второй секретарь райкома Айтматов, конечно же, ни одного колхозника снять с поля никому не позволит, потому что во время массовой уборки и сам готов собирать хлопок. Секретаря можно понять: уборочная страда!

Джабаров не согласился, напомнив Нурзалиеву, что письмо адресовано Бекбулатову, ему и решать. Вопрос не малый: начнет мощный хлопкозавод работать в плановый срок или не начнет? Никто не спорит, победить соседний район в соревновании и получить знамя республики, награды колхозникам хочет каждый. Однако же и сдать новостройку в эксплуатацию по плану — тоже честь и радость людям.

А Нурзалиев продолжал весело упорствовать, поправляя волосы расческой: схватки с товарищем Айтматовым не миновать, и он уверен — земляка не победить. Горбушин это запомнил.

Вошел Шакир. Принес, прижимая к себе, как носят грудного ребенка, завернутую в мохнатое полотенце длинную чарджуйскую дыню, распространившую аромат по комнате.

— Салам алейкум, Никита-ака! Что поступает в мой почтовый ящик?

— Письма от матери и Халиды, но ты ими займешься после. Принимай участие в обсуждении.

— Завтра на работу?

— Да.

— Порядок! — хохотнул Шакир. — Поиграемся с талями и домкратами?

— И по двенадцати часов в день. Возможно, приедут к нам еще трое, но об этом после… Садись, говорю!

Но Шакиру захотелось прежде угостить всех дыней, он нарезал на подоконнике аппетитно тающие ломти, затем подал их на двух тарелках на стол, говоря, что раскромсал дыню на столько полос, сколько насчитал их на халате директора. Доволен Усман Джабарович?

— Не надо дыни… — поморщился Джабаров.

— При такой собачьей жаре? — не поверил Шакир.

— Он что-то понимает в жаре! Я просил сегодня жену приготовить мне ватник!

Шакир стал есть дыню, подавая пример другим. Ловко, звучно подхватывая нижней губой обильно льющийся сок, он скоро стал помогать Горбушину в его разговоре с заводскими, тем более что заметил: друг чем-то расстроен.

— Дженбек, ты когда дашь нам обещанных слесарей? — Проработав с администраторами два дня на взломе фундамента, Шакир ко всем теперь обращался на «ты», кроме стариков Рахимбаева и Ташкулова.