Иван Уксусов - Голодная степь

Марья Илларионовна принесла бело-золотистые пиалы и чайник, директор опять заговорил нежным тоном:

— Маша, дружок, три мужика за столом. Ай-яй… Что подумают наши гости? По самой маленькой и по одной — это все равно что ни по одной.

— Он всегда вот так. Чужие люди на порог — он клянчить. Красного выпей хоть три, угости и товарищей, ведь наше вино им прошлый раз понравилось. А белого не проси, да у меня и нет его.

— Есть, Маша, ты забыла…

Горбушин и Шакир отказались от вина, выпили чаю и вернулись в свою комнату, собрали в чемоданы разбросанные вещи, не без сожаления простились с павлином-глухарем. Вышедшей на крыльцо Марье Илларионовне вручили ключ. И через пятнадцать минут были уже у Нурзалиевых, адрес которых им дал Джабаров.

Рядом с Дженбеком стояла его жена, загорелая, как и он, до синеватой черноты, худощавая, большерукая. На ней бирюзового цвета платье, ярко-синий газовый шарф спускается с плеч. Вероятно, она ждала гостей и принарядилась.

— Разрешите познакомиться! — весело воскликнул Шакир.

Она нерешительно протянула ему руку, другой прижимая к груди концы шарфа. Сказала, что ее зовут Жилар. Потом засуетилась, приглашая Шакира и Горбушина садиться, трогая стулья, показывая на них рукой, — оба видели, как мила она в этой своей стеснительности. Русские слова произносит неправильно, медленно.

Дженбек перенес их чемоданы в другую комнату, повелительно ткнул пальцем:

— Там будете жить!

Подумав о том, что им предлагают вторую, очевидно лучшую в квартире комнату, Горбушин незаметно для хозяев стал оглядываться. Обстановка скромнее, чем в квартире Джабаровых. Стены без ковров, полы не блестят, стулья старые, разной формы, у стены просиженная оттоманка блеклого синего цвета; двуспальная кровать полузакрыта ширмой, на ее красном сатине китайцы в широких синих штанах и белых шляпах ловят удочками рыбу в неестественно голубом озере.

— Жилар, где бешбармак?

— Прежде шурпа, Дженбек…

Женщина ушла на веранду, служившую ей и кухней, где горели две керосинки и стояли на них черные казаны: в комнату доносился запах варившегося мяса со специями.

Через минуту Дженбек поставил на стол бутылку водки, а Жилар — две тарелки: на одной нарезанные помидоры, на другой круглые лепешки, всюду в Средней Азии заменяющие хлеб. Расставляя стопки, Дженбек весело говорил:

— Марья Джабарова гостей угощает красной водой! Поэтому, когда мы с Кимом приходим к директору, мы водку приносим в кармане. Марья на кухню — мы в красное вино выльем водку. Маша разводит руками: вино стало розовым! Отчего?.. «Усман, ты пил?» — «Я не пил, что ты, ты же не разрешаешь…»

Горбушин попросил Жилар:

— Не смущайте нас, пожалуйста, излишними приготовлениями.

Ответ своей жены предупредил Дженбек:

— У киргизов гости не командуют!

На стол, накрытый белой скатертью, Жилар положила ложки и вилки перед Горбушиным и Шакиром как-то очень уж осторожно, себе и мужу — уверенно. Перед каждым стояла большая пиала с душистой шурпой, в центре стола — широкое блюдо с бешбармаком. Это были куски вареной баранины, только что извлеченные из шурпы-супа, они горкой лежали в центре блюда, а по его краю разложены были сваренные оборвыши из теста, напоминающие украинские галушки.

— Жилар, выпьем за дорогих гостей!

— А мы за хозяев!

Дженбеку ложка к шурпе не понадобилась, он звучно прихлебывал ее, как чай, прямо из пиалы, которую держал у рта обеими руками. В бешбармак запускал пальцы, одним захватом поднимая мясо и галушку, все это добро, немного запрокидывая голову, заправлял в рот вместе с пальцами, которые затем вкусно облизывал, к большому смущению Жилар.

— Ему никакая культура не помогает, — огорченно бормотала женщина. — Выпьет и кушает по-старинному.

Дженбек дернул себя за правую ушную мочку.

— Я показал, как кушает мой народ. Ничего плохого в этом не вижу!

— Так он раньше кушал… — тихо, с опущенной головой возражала Жилар.

— Да, когда кочевал. Но и продолжает кушать по-старому.

Жилар раскраснелась от выпитой рюмки водки и смущения, вконец одолевшего ее. Ярко-синий шарф сполз с плеч на колени, горячие черные глаза сделались влажными.

— Наши родители так кушают, они старые люди, пусть, — снова поправила она мужа. — В молодых семьях везде есть ложки, стаканы, вилки и блюдечки.

Дженбек говорил не умолкая:

— Я киргиз, уртаклар. Есть у нас каракиргизы, мало, но есть, у них совсем темная кожа. Кара — черный по-нашему… По преданию, по науке, каракиргизы самые древние, а киргизы, к которым принадлежу я, молодые киргизы. Жилар — кара-киргизка.

— Не надо… — еще ниже опустила голову Жилар.

— Зачем вы смущаетесь, Жилар? — обратился к ней Шакир. — Он хорошо говорит о своем народе, нам интересно слушать. А вот вам, наверное, хочется получше узнать нас… Так позвольте представиться. Я — татарин, Никита — русский, мы с ним давние друзья.

Дженбеку, видимо, понравились эти слова: веселый, он с жаром стал объяснять, как киргизский народ излагает свои мысли и чувства стихами. На все случаи жизни у киргизов есть замечательные песни: свадебные, хвалебные, похоронные, колыбельные, любовные… Много стихотворных поучений, загадок, поговорок. Есть, конечно, и заклинания, и сказки, и легенды.

Затем Дженбек, разгорячаясь все более, стал на память читать некоторые места из поэмы «Манас», но снова был прерван женою:

— Ты как барабан, Дженбек, в котором дробятся камни… Нельзя так. Пусть говорят наши гости. Молодой человек сейчас сказал, что нам хочется лучше узнать друг друга, но что мы с тобой узнаем, если ты никому не даешь сказать?

— Давай-давай, Дженбек! — хохотал Шакир. — Делом доказывай красноречие своего народа!

Но замечание жены, кажется, лишь подзадорило Дженбека, и он предложил переменить тему:

— Если она не хочет слушать стихи, я расскажу вам, как мы с нею поженились.

— Не надо, не надо… — испугалась Жилар. Даже прикрыла ладонью лицо, но и это не остановило Дженбека.

— Я родился в кочевой юрте в предгорьях. В нашей семье было одиннадцать братьев и девять сестер, мы жили в двух белых юртах. Белая юрта — признак зажиточности… Семья двадцать два человека, у вас в России таких семейств, слышал я, не бывает. В ранней молодости я тяжело болел. Может, потому и детей у меня нет, врачи сказали. Поэтому я просил вчера Абдулку у Гаяса и Таджихон… Ну, четырех моих братьев убили на войне, двоих ранили, меня пуля била сюда, около локтя… Как я женился?

— Не надо, Дженбек… Прошу тебя…

А он лишь помедлил, чувствуя большое внимание, с которым его слушали Горбушин и Шакир, и продолжал рассказывать:

— Ей было восемь, мне одиннадцать. Тут наши родители договорились поженить нас, когда вырастем. Мы немного росли… У киргизов прежде какой был порядок? Хотя родители договорились поженить нас, но свою невесту жених должен воровать… Не сумеет воровать — не отдадут за него. Мне стало пятнадцать лет, Жилар двенадцать, — наши девушки к замужеству созревают раньше ваших… — прищелкнул языком и поднял руку Дженбек.