Иван Уксусов - Голодная степь

В этот же день к вечеру Джабаров издал многословный приказ, вынося благодарность за оказанную помощь и отличную работу шеф-монтерам Н. Горбушину и Ш. Курмаеву, начальнику СМУ Д. Нурзалиеву, слесарям Г. Абдулину, А. Бабаеву, М. Алимжанову, бригадиру Н. Рахимбаеву. Все награждались денежными премиями.

На другой день, в час обеденного перерыва на заводе, Горбушин и Шакир уезжали. Проститься прежде всего зашли к соседкам. Муасам сообщила, что Рип на обед домой не пришла, передает им привет и пожелание счастливого пути.

Горбушин призвал на помощь все свое самообладание, чтобы не показать девушке и Шакиру, как это его сокрушило. Уж проститься-то с ним она могла бы…

— У нее много работа, — как всегда радостно, ярко улыбалась Муасам, и остро при этом светились ее напряженные черные глаза. — Ты не надо сердиться, Никита… Очень хорошо?..

— Я не сержусь. Передай, пожалуйста, и ей большой привет от нас.

— И всем другим комсомольцам! — подхватил Шакир. — Махкаму, своим строительницам, секретарю райкома Громову…

— Да… Да… — кивала Муасам.

— Приезжай к нам в гости в Ленинград!

— Это можно… Можно…

Они горячо, сердечно простились с девушкой.

Из дома Горбушин и Шакир вышли с чемоданами в руках. Их провожали Усман Джабарович с Марьей Илларионовной, она вела за руку свою приемную дочь — на ребенке новые туфельки, розовое платье, розовый бант на голове; были тут и Григорий Иванович, Дженбек с Жилар и сыном, Нариман Абдулахатович, Гаяс. С Акрамом и Муратом, дежурившими у дизелей, шеф-монтеры уже простились.

Горбушину подумалось, что даже старенький грузовичок Романа стоит как-то печально… Из кабины выглядывал Роман, борода у него уже отрастала.

Шакир величественным жестом показал шоферу на свои чемоданы:

— Грузи скора!..

Роман улыбнулся, что с ним случалось редко.

— Можно и не скора, — ответил он важно, вспомнив бурную ночь и свою первую встречу с этими ленинградскими парнями.

Джабаров обнял Горбушина, расцеловал его, потом Шакира. Потом, держа каждого за руку, глядя то одному в лицо, то другому, спросил: так по сколько же им лет?

Скоро по двадцать восемь?.. Через месяц-другой выйдут из комсомола?.. А что дальше?

Друзья поняли его.

— Захотите взять у меня рекомендацию, сообщите, дам, — заключил Джабаров.

— Я тоже дам! — громко сказал Дженбек.

— Рассчитывайте и на мою… — наклонил голову Нариман Абдулахатович.

Горбушин и Шакир поблагодарили их.

Обняла земляков крепко Марья Илларионовна. Три месяца были тут, а смотри, как она привыкла к ним! И попросила передать от нее привет России.

— Приезжайте к нам летом в отпуск, — последний раз услышали шеф-монтеры замечательный голос Нурзалиева. — А не приедете вы, так мы с Жилар прикатим к вам посмотреть город Ленина!

И крепкими были последние братские рукопожатия.

На Пскентском заводе работа сразу пошла хорошо. Дирекция, как и было обусловлено договором, дала шеф-монтерам в помощь двух слесарей. Четверо на одну машину при новом подъемном кране!

Так что уже к двадцатому декабря стало ясно, что работу они закончат на четыре-пять дней раньше срока. Они послали Скуратову телеграмму с просьбой не направлять их в Баку, вспомнить, что в Голодной степи они совершенно не готовились к защите диплома, да и потом занимались понемногу, от случая к случаю.

Ответ Скуратова им вручили утром на другой день. Шакир, потрясая телеграммой и не давая ее прочесть Горбушину, отбил чечетку.

«Баку выедут Сергей Степанович и Яснопольская, по окончании монтажа Пскенте выезжайте Ленинград».

Пуск заводика, обрадовав администрацию, они назначили на двадцать шестое декабря. За три дня до этого Шакир съездил в Ташкент, купил билеты на поезд «Ташкент — Москва» на двадцать седьмое. Новый год встретят дома!

Они работали даже в обеденный перерыв, спеша сдать станцию в наилучшем виде. К ним зашел Теватрос Георгиевич, стал дружески журить, что не заходят вечерком посидеть. Потом сказал: вчера приехала Рип, сегодня уезжает, передает Горбушину привет, а Шакира просит подойти к трем часам к автобусной остановке.

Первой мыслью Горбушина было: он пойдет на автобусную остановку вместе с Шакиром! Неужели отказаться от возможности еще раз увидеть Рип? Но мучило и сомнение: в Голодной степи она проститься с ним не захотела, сейчас зовет одного Шакира… Нет, набиваться он не станет… Передаст ей привет и все…

Он так и поступил.

Шакир отправился на автобусную остановку, уверенный, что девушка уже там, но ошибся. Она появилась незадолго до прихода автобуса, в темно-синем шерстяном костюме, с ярко-красной сумочкой в руке. Лицо ее побледнело, осунулось.

— Здравствуйте, тысяча и одна ночь!

— Я вас приветствую, Рип! Вы не болели?

— Немножко… — небрежно ответила она и полуотвернулась. — Вы с Горбушиным говорили мне, что Новый год встретите в Пскенте, а потом вылетите в Баку…

Шакир улыбался.

— Предполагалось, предполагалось! Но за нас думает наше начальство. Так вот начальник отзывает нас домой, и Новый год мы встретим в Ленинграде.

— Ну, ваш начальник, может быть, еще передумает.

— Поздно! Билеты в кармане. Привез два часа назад.

— Покажите…

Она взглянула на билет и вернула его.

— Ну что ж, тогда нам не придется встретить Новый год вместе. Передайте вашему другу привет…

— Передам, Рип!

Замолчав, они ощутили неловкость, потому что оба думали о Горбушине. Затем Рип словно бы между делом спросила, опять полуотвернув лицо:

— А та девушка, которую он любил, которая умерла… Вы не знаете, кем она была?

— Наша одноклассница.

— Красивая?

— Она была очень талантлива. Училась в консерватории, скрипачка.

— Отчего она умерла?

— От воспаления мозга.

— Он любил ее?

— Вы бы видели, как он плакал!..

— Горбушин?

— Да…

— Ас этой Руденой… только скажите правду… Он долго был в близких отношениях?

— Все у них было случайно и недолго. Ну, судите сами: за неделю до отъезда сюда, в Узбекистан, они стали ходить вместе, а тут, только приехали, поссорились. Он любит вас, Рип!

Девушка продолжала смотреть в сторону, говоря с некоторым усилием:

— Кто его отец, мать, вы не знаете?

— Никита — потомственный русский интеллигент.

— Почему потомственный?

— Его прадед, юрист-народоволец Никита Горбушин, в честь которого отец моего бригадира назвал сына Никитой, умер в ссылке, в Тобольске. А дед был знаменитым кораблестроителем.

Далеко на улице показался автобус. Рип взглянула Шакиру в лицо:

— Вы как-то сказали: «Мачеха Никиты…» Его мать умерла?

— Да. Когда ему исполнилось семь лет.

— Могу я попросить еще… Мне думается, этот разговор вам не следует передавать Никите. Правда, в нем ничего предосудительного нет, мы долго работали вместе, почему же и не поинтересоваться друг другом… Но во избежание кривотолков… — Она заволновалась, и, как всегда в такие минуты, почти резко зазвучал ее обычно незаметный акцент.