Михаил Лисин - Пути и судьбы

Закрутин смерил взглядом старую солянку, потом обернулся на свои баржи.

— Больных заберу, — сказал он жестко, да и всем велю на «Грозного»… Пароход большой, места хватит. А не то вам — каюк. Мороз-то вон завертки завертывает.

— Как это так? — притопнул валенками шкипер и то ли растерянно, то ли возмущенно развел руками. — Команда, значит, домой, на печку, а баржа с государственным грузом под лед? Так, что ли? Не мудри, капитан, бери баржонку!…

— Кто мудрит? Это ты надо мной мудруешь, старый хрыч! — не сдержался капитан. — Утопить меня хочешь со своей колодой? «Баскунчак», видите ли, плицы поломал. А у меня они из победита, что ли? Не могу я рисковать сортовой пшеницей из-за твоего бузуна. Не проси и не моли!

— Какой же это бузун?! — запротестовал шкипер. — Это соль первого размола — пищевая. У тебя хлеб, у меня соль, — вдруг улыбнулся он искательно и как-то родственно. — А хлеб без соли — какой же хлеб! Так и так придется брать…

— Хитер ты, водолив, а только ничего не выйдет. Мне за пшеницу голову снесут…

Тупым своим носом баржа нацелилась прямо в осередок — песчаную плешину, а кормой с ее огромным дощаным рулем запирала узкий проход.

— И где ведь бросил-то, чудило, — честил Закрутин незадачливого капитана, — сам не протащил и мне палку в колеса сунул!

Как всегда в затруднительных случаях, Закрутин сорвал с головы фуражку, провел ладонью по жесткому потному ежику. Он думал.

— Отверни правёж на правый борт, дай дорогу! — закричал он на баржу.

Шкипер крутил штурвал, а две женщины, его помощницы, налегали на конец бревенчатого правила. Скрипя, двигая под кормой ломкий лед, тяжелый тесовый щит чуть подался вправо.

Капитан прикинул на глаз ширину прохода, крикнул:

— Пройдем с возом!

И, поймав беспокойный взгляд Фролова, подбодрил то ли штурмана, то ли самого себя:

— Ничего, протащим впритирочку.

— Только бы в эти чертовы ворота, а там бегом побежим, — отозвался штурман.

— Средний ход! — скомандовал капитан.

«Грозный» медленно двинулся в «ворота». Из рубки, с бортов, с барж следили, как он просунулся сначала носом, потом широкими, окованными льдом боками. Все молчали, только кто-то глухо ахнул, потому что задняя баржа начала упрямо скатываться к берегу. Там, над грудой острых камней, клокотала и клубилась пена.

Пароход на полном ходу шел борт о борт с баржей. Хлебницы, тянувшиеся за ним на железном буксирном канате, медленно отходили вправо.

— Прибавь! Еще прибавь! — кричал капитан в машинное отделение, а «Грозного» ласково просил: — Еще понатужься… Не подведи, дружок. Только бы на огрудок хлебницы не кинуло…

Повинуясь воле капитана, «Грозный» изо всех сил оттягивал баржи от камней. Вот уже первая прошла, вот и вторая…

— Ну, кажется, пронесло! — не сказал, а словно выдохнул кто-то.

Капитан жадно курил, не чувствуя крепости махорки. Обернувшись, он посмотрел на брошенную баржу.

Шкипер молча и растерянно топтался на носу. Женщины держали за руки плачущих детей.

А льды все наступали на старую солянку, все бились в ее деревянные бока.

— Пропадет баржонка! Такие чки каменную крепость раздолбают, — вздохнул штурман.

— Ну и раздолбают, а что тут сделаешь? Я не волшебник… — сердито проворчал Закрутин.

«У нас ценный груз, приказано его доставить. Оставлю хлеб — пойду под суд… — думал он. — Но там люди: женщины, детишки. Как быть?..»

От напряженных мыслей лицо его подернулось испариной.

Вдруг капитан кинул за борт недокуренную цигарку и рванул на себя сигнальную ручку. «Грозный» протяжно загудел, потом свистнул отрывисто. Еще и еще. Это был сигнал на баржи — бросить якоря.

— Возьмем? — просиял Фролов.

— Не пропадать же людям!..

— А уж мы думали, ты от нас лататы задал, — улыбался шкипер, принимая с буксира еще не заледеневший конец. — Бабенки мои обозлились было, что твои тигры.

Закрутин только рукой махнул.

Баржу подчалили, пароход заработал. Буксир натянулся, как струна, но баржа не двинулась, не шелохнулась.

— Полный!

«Грозный» напряг все свои шестьсот шестьдесят лошадиных сил. Тяжело, сипло задышала машина. Колеса, крутясь на месте, взбивали буруны брызг и пены — баржа стояла. Только солдатик на мачте дрогнул и рубанул по воздуху своими саблями.

— Эй, водолив! — крикнул Закрутин. — Что она у тебя, на мели?

— Зачем? Не должно бы, — отвечал шкипер. — Видишь, корму-то куда отнесло? На плаву, стало быть. Вертится, как жук на булавке, а ни с места.

— Кой черт, на плаву, — сердился капитан. — Тянем, тянем, а она и рылом не ведет. В карчу [3] Карча — затонувшее дерево. , что ли, уткнулась?

— Нету-нет. Камешки тут, пожалуй, есть, а карчов не примечал.

— Выходит дело, на огрудке загораешь?

— Зачем? Не должно бы, — рассуждал шкипер. — Огрудок-то повыше будет… А под нее разве что песочку понамыло, только и всего.

— Песочку понамыло! Карать надо за такие проделки! — гневался Закрутин, и трудно было понять, кому предназначались последние слова — шкиперу или капитану, бросившему воз. — А не лучше ли ее за левое ухо дернуть? — деловито предложил он вдруг.

— Пожалуй, — подхватил шкипер, — а то под носом-то у нее упора какая-то, не иначе.

Канат укрепили на ушах — деревянных стояках, похожих на отпиленные кабаньи клыки.

— Лево руля, полный!

Пароход натужно запыхтел, весь задрожал от напряжения — баржа качнулась, уронила сосульки, но не подалась.

Закрутин грохнул рупором по мостику, яростно выругался.

— Возьму с барса! — крикнул он.

— Валяй барси, только полегче — ухи ей не выдерни, — согласился шкипер.

— А не развалится она у тебя, водолив? — Оценивающим взглядом капитан окинул старую баржу.

— Нету-нет, легонько-то ничего. Она хоть и деревянная, а будто литая…

— Задний ход!

Когда «Грозный» попятился и канат начал погружаться в воду, капитан подал новую команду:

— Самый полный вперед!

Пароход, точно сорвавшись с цепи, рванулся всей своей мощью. Но, сдержанный буксирным тросом, дернулся назад и заплясал, закачался с борта на борт, показывая бешено работающие колеса.

Баржа дрогнула боками, шатнулась и вдруг уперлась, как норовистая лошадь.

— Задний!

— Полный вперед!

Пароход сделал новый разбег и опять отскочил назад. Обмерзший буксир брызнул в стороны битым стеклом ледяшек.

При каждом таком рывке солянка дергала тупым, обледенелым рылом.

— Врешь! У меня не отобьешься! — орал капитан, каждый раз подаваясь вперед, точно не буксировщик, а он сам тянул баржу. — Приналяг! Еще наляг! — повелевал он то ли машине, то ли самому себе.

Баржа крякнула всем нутром, рванулась и, лениво покачиваясь, пошла носом влево. Но в тот же миг какая-то немыслимая сила бросила «Грозного» вперед.