Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле
- Название:Октябрьские зарницы. Девичье поле
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Московский рабочий
- Год:1968
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле краткое содержание
«Октябрьские зарницы» — это правдивая, волнующая история о том, как крестьяне глухого лесного края вместе с первыми сельскими большевиками боролись за свою родную Советскую власть.
Действие повести «Девичье поле» происходит летом 1918 года в Москве на съезде-курсах учителей-интернационалистов.
Октябрьские зарницы. Девичье поле - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Вам не стыдно торговать барахлом на толкучке? — в упор спросил Северьянов.
— Надо же чем-нибудь жить, Степан Дементьевич. Но я скоро вас утешу: поступаю на швейную фабрику и на барахолку ни ногой. В Бестужевке нам тоже, как и вам сейчас, преподавали труд. Я немного изучила швейное дело, и особенно моделирование. Закройщицей могу быть. Неплохой и моделисткой. — И добавила: — Для современных модниц сойду.
— Откуда вы узнали, что я тоже в Бестужевке изучаю труд?
— О господи! Вот уже и проболталась. В вас, Степан Дементьевич, действительно сидит будущий чекист… Откуда узнала? Земля слухом полна. Тот самый матрос, которым вы интересовались, Василий Евтеев, бывший наш кучер, случайно шел за вами, когда вы из Бестужевки возвращались в общежитие, и невольно подслушал ваш разговор.
— Если все то, что вы сказали мне, было сказано всерьез, то, попросту говоря, вы действительно хотите осоветиться.
— Да, — тут же подтвердила Куракина. — А как же?
— А вас не пугают вши и голод?
— Нет, не пугают: рядом с этим я вижу высокий моральный подъем народа, энтузиазм и упорство таких, как вы, а это дает силу все перетерпеть. Я, грешная, все-таки люблю русский народ. Я ведь русская. А без своего народа куда мне?
— Интересно, как вы уложите в вашей душе ваше прошлое, настоящее и будущее?
Куракина с минуту молчала и вдруг сама спросила:
— А почему бы вам, Степан Дементьевич, глубже не заинтересоваться этой душой?
— Вы, Таисия Никаноровна, для меня клад за двенадцатью замками.
— Будто вы не мастер взламывать замки?
— Боюсь, что ошибаетесь. Да если бы и мастер, что когда взломаю последний замок и открою дверь вместо клада — злата-серебра — увижу ведьму лютую, которая меня живьем на лопате посадит в печь, потом съест.
— Вот как?! — А я думала, вы в поисках клада такой же храбрый, как и в преследовании князя Серебряного с его бандитской шайкой.
— К сожалению, я плохо вооружен для сражений с ведьмами.
— Жаль, а я все-таки не ведьма. Хотите верьте, хотите нет, а, несмотря ни на что, будущее я вижу светлым. Как загляну далеко-далеко, все, что я вижу там, меня ослепляет и радует.
В парке послышались шаги и мужской голос:
— Я сжег все, чему поклонялся, поклонился всему, что сжигал.
— Не можешь ты, Шанодин, без красивых слов! — возразил женский голос.
«Вот кто ее задержал!» — мелькнуло в голове Северьянова, и он встал. Страшная, черная пустота внутреннего одиночества открылась ему в словах Шанодина, и показалось, что вожак эсеров в эту минуту желал свободы даже от самого себя.
— Не серьезно у вас с Северьяновым… — продолжал заискивающим тоном Шанодин.
— Мы с ним друзья, и мне это дорого.
— Дружба между мужчиной и женщиной первая ступенька любви! — выговорил со сдержанным вздохом Шанодин.
— Дружба — ступенька! Шанодин! Да разве от души такие слова говорят?
— Не от души? А если они от сердца?
— Сердце — не надежная опора.
— Вот как?!
— Вот так. И оставь меня, пожалуйста, в покое, умоляю!
— А если не оставлю?
— Позову милиционера.
— Он там, в беседке, твой милиционер?
— Тебя это не касается.
Куракина заметила тревожное замешательство Северьянова.
— Идемте, — сказала она, — спасать вашу Марусю.
Северьянов нетвердой поступью вышел из беседки следом за Куракиной.
Луна вышла из-за тучи, и в ярком ее свете Куракина на фоне Токаревой предстала перед ним во всей своей ослепительной красоте. Токарева, о которой Северьянов последнее время часто думал, вдруг показалась ему обидно будничной, обыкновенной.
С тревожным удивлением взглянула Маруся на Куракину, потом на него.
— Теперь тебе, Маруся, все ясно? — торжествующе выговорил Шанодин.
— Ясно, — ответила она тихо, сдерживая подступившие слезы.
Шанодин весь, вдруг обновленный, властно взял ее под руку и увлек за собой обратно в глубь парка. Маруся, как лунатик, без всякого сопротивления послушно шла рядом с ним.
Если бы Северьянов мог взглянуть сейчас на себя, ему стало бы ясно, что это он уходит от нее, а она неподвижно стоит на месте. Ему сделалось грустно.
Токарева оглянулась. В темноте белым пятном мелькнуло ее лицо. Северьянов представил и запомнил пристальный, полный презренья взгляд Маруси.
«Хоть бы выругала меня, что ли!.. Или подошла и влепила пощечину. А то подчинилась врагу моему, который начинает гладью, а кончает гадью. Ушла, не сказав ни слова… Ну, и скатертью дорога!» — в жгучей обиде бунтовал мозг Северьянова.
Куракина стояла рядом с насмешливым и печальным выражением лица. Северьянов не чувствовал ее присутствия. Удушающая, язвительная горечь разламывала его: «Нет, Маруся, это не любовь, когда телом вместе, а душой врозь».
Глава IX
Поезд остановился где-то в лесу. По вагонам пронесся клич: «Все на заготовку дров для паровоза!» Красноармейцы выскакивали из своих теплушек, а пассажиры из вагонов. Все таскали на тендер паровоза полугнилую осиновую и реже березовую саженку из заросших бурьяном штабелей, заготовленных неизвестно кем и когда.
Когда поезд снова тронулся, Северьянов, усталый и довольный, залег на свою полку и, поглаживая ладонью влажные от пота густые кудри, жадно взялся перечитывать Положение о единой трудовой школе, хотя, между прочим, он мог уже рассказать его на память слово в слово. Изредка, прекращая чтение, он делал карандашом заметки в блокноте. Вскоре он задумался, отложив блокнот и Положение в сторону.
Антанта начала открытую интервенцию против Республики Советов. Получалось, страна вновь должна была перейти от только что начатой мирной созидательной работы к вооруженной борьбе за свое существование. А надо было кормить города и деревенскую бедноту — опору Советской власти в деревне. Борьба за хлеб тогда была и борьбой за существование первого в мире рабоче-крестьянского государства.
Империалистическая война добила транспорт до основания. Поезда двигались медленно. Чтоб избежать многосуточных простоев в тупиках, пассажирские вагоны прицепляли к маршрутным продовольственным или воинским эшелонам.
Глянув на Сергеева, который спал, положив кулаки под голову, напротив, на второй полке, черной от прилипшей к краске грязи, Северьянов горько улыбнулся и стал слушать пассажиров внизу.
— Да, дела, — говорил чей-то резкий неприятный голос. — А ты, товарищ, значит, так из Румынии собаку-то и везешь?
— Да. Пристала — подружились. Все время вот так с ней: она привыкла ко мне и я к ней.
— Беспартийный?
— То есть, как — беспартийный?
Раздался оглушительный скрежет буферов, за ним последовало чертыхание упавшего с полки сонного пассажира, чей-то нервный кашель, плач ребенка. Равнодушный голос кондуктора возвестил:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: