Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

— А жилец где?

— Вышел погулять. Вон за окном руками махает.

В небольшом садике за гостиничным двором доцент Сергеев заканчивал утреннюю гимнастику. Ходил энергичным спортивным шагом по садовой дорожке, защищенной во всю длину забора большими кустами отцветшей сирени и цветущего жасмина. Увидев Северьянова, он быстро пошел ему навстречу:

— Да, у вас тут хорошо! Чудесный городок! Весь утопает в зелени. А тут — ну просто райский уголок!

Доцент был белокур и строен. Северьянова очень поразило то, что Сергеев после дороги каким-то чудом сохранил снежную белизну своей сорочки, воротника и манжет. Измятый в вагоне костюм стального цвета был мастерски отглажен. Северьянова даже слегка кольнуло в грудь чувство зависти.

В отделе народного образования Северьянова и Сергеева встретил сам заведующий. Это был высокий, плоскогрудый и широкоплечий мужчина лет тридцати пяти в офицерской гимнастерке без погон, с причесанными по-женски на пробор густыми русыми волосами. Взгляд мягкий, простой, предупредительный.

По-офицерски учтиво, но в то же время и как-то виновато поздоровался он с Сергеевым и отрекомендовался:

— Барсов!

Северьянов сухо пожал руку своему начальнику. Он недолюбливал Барсова за его мягкую предупредительность и роль «милого человека», которую, казалось Северьянову, Барсов играл сознательно и преднамеренно. «Вот ты, — подумал о себе Северьянов с горечью, — никогда и ни с кем не будешь таким». Взгляд Северьянова скользнул по умному, большому, с резкими чертами лицу Барсова, который сразу повел деловой разговор. Слушая своего собеседника, Барсов иногда закрывал глаза, словно погружался в дремоту. Внешнему виду его совсем не соответствовали его движения, мягкие, осторожные и нерешительные. Не случайно при первой встрече с ним он производил впечатление бесхарактерного человека.

В кабинете Барсова у затененной стены, почти незаметные, сидели Овсов, Гаврилов, Гедеонов и несколько незнакомых Северьянову учителей.

Спокойный разговор Барсова с Сергеевым перебил неожиданный шум распахнувшейся двери. С птичьей быстротой на свободный стул рядом с Сергеевым села маленькая плечистая молодая женщина в пенсне. Темно-русая копна волос с завитыми растрепанными локонами набекренилась на левую сторону и совершенно закрыла ухо. Это была Хлебникова, заместитель Барсова, бестужевка по образованию и бывшая учительница. В лице ее и в умном взгляде дышала жгучая рысья энергия. Руки Хлебниковой вызывающе украшали золотые браслеты.

Барсов учтиво встал и познакомил Хлебникову с доцентом Сергеевым.

Во время разговора Барсова с Сергеевым Хлебникова, то и дело вставлявшая свои, правда дельные, замечания, вдруг объявила:

— А мы ведь с товарищем Сергеевым старые знакомые. Встречались, когда я училась на Бестужевских курсах. — И добавила: — Я думаю, товарищ Барсов, — Хлебникова склонила чуть голову, пенсне ее блеснуло каким-то ядовитым блеском, — товарища Сергеева надо немедленно, сейчас же включить в работу. Я познакомлю его с программой наших курсов по его предмету и с составом слушателей и политической атмосферой в среде наших учителей.

— Вот-вот, — почему-то облегченно улыбнулся одними глазами Барсов. — Вам, товарищ Сергеев, придется сегодня же, можно сказать, прямо с корабля на бал, с утра и до вечера читать лекции, с перерывом, конечно, на обед.

— Мы с Владимиром Сергеевичем, — возразил, вставая, Северьянов, — еще не завтракали.

— Нет, нет! Я могу сейчас же приступить к делу, — возразил, краснея, Сергеев и, хотя сегодня он ничего не брал в рот, добавил: — Я кое-что перекусил.

— Вы нас очень, очень обяжете! — с расстановкой и многозначительно сказала Хлебникова. — До лекции нам с вами о многом надо поговорить. — И прибавила с женской язвительной жестокостью: — Наши ученые, оказывается, куда выносливей некоторых наших фронтовиков.

Гаврилов гакнул и гнусаво что-то проговорил, хлопнув себя ладонью по колену.

Северьянова передернуло, но присутствие Сергеева заставило сдержаться, и он, взглянув на единственное в кабинете заведующего окно, выговорил с холодной вежливостью:

— Гораздо разумнее, Зинаида Григорьевна, видеть в человеке хорошее, чем плохое.

Сергеев сочувственно кивнул Северьянову и сдержанно возразил Хлебниковой:

— Ваше сопоставление явно не в мою пользу.

Хлебникова, по-деловому и слегка кокетничая, снова обратилась к Сергееву:

— Владимир Сергеевич, так я вас все-таки сейчас же познакомлю с программой наших курсов, — и быстро встала.

Сергеев молча поднялся и прошел следом за ней в соседнюю комнату. Северьянов проводил их взглядом. «Умная, а дура, — промелькнуло у него в голове, — нацепила на себя золотые побрякушки — наглядные пособия для травли большевиков».

Барсов, подрагивая ресницами усталых глаз, осторожно выговорил:

— Ты, товарищ Северьянов, делаешь свой доклад завтра. На Хлебникову не сердись!

Северьянов пожал плечами. Овсов крякнул, хитро улыбаясь.

— Товарищ Барсов, — спросил он, не гася улыбки, — правда ли, что в Кузьмичах Хлебникову бабы прогнали с собрания?

— Правда, — с серьезной добросовестностью ответил Барсов. Он не любил Хлебникову.

«Странная!» — опять подумал о Хлебниковой Северьянов, выходя из кабинета Барсова. Он знал историю, о которой напомнил своим вопросом Овсов. Это было весной на одном женском собрании в селе Кузьмичи. В самый разгар речи Хлебникову перебила одна бойкая женщина, указывая на ее браслеты: «Какую ты барыню раздела, шлюха? Признавайся!» Хлебникова попыталась объяснить, что никакой барыни она не раздела, а что на руке у нее браслет ее матери. «А!.. — закричали тогда в один голос почти все женщины. — Значит, ты сама барыня! Вон из хаты, мокрохвостка, чтоб твоего духу не было в нашем селе!» После этого случая Хлебникову вызывали в уком. Она наотрез отказалась снять золотые украшения, назвав членов укома антимарксистами, и обвинила их в потакательстве эсерам в их демагогической проповеди уравниловки. Но на крестьянские и рабочие собрания ее больше уже не посылали. А надо сказать правду: оратором по тем временам Хлебникова была замечательным, говорила бойко.

Все это сейчас проскочило в голове Северьянова, пока он выходил из здания уоно [4] Уездный отдел народного образования (Прим. автора). . На улице Северьянов забыл о Хлебниковой и ее причудах. Его потянуло в поля, к перелескам, на бежавшую змейкой вдали по косогору дорогу. В бездумном созерцании родных просторов Северьянов прошел больше половины улицы и вдруг услышал оклик:

— Степан Дементьевич, садись, подвезу!

На простой крестьянской телеге, которую тащила буланая лошадка, догонял Северьянова Барсуков, тоже учитель-экстерн из бывших солдат-фронтовиков. Уставив свои косящие глаза с дикими нависшими бровями в лицо Северьянову, Барсуков приветливо улыбался. На вид ему было лет двадцать пять.