Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

— «Господа»! — передразнил его Вордак. — Говорить по-нашему не научился, а суешься разбирать наши дела. Садись, господин! И не мешай нам! Если тебя в Смоленске не научили балакать по-рабочему, так поучись у нас в Красноборье. Слушай и на ус мотай!

Стругов молча уставился на губследователя и, пока тот не сел, не спускал с него въедливого взгляда, ничего хорошего не обещавшего представителю губернского правосудия.

— Докладай, Ромась!

Усачев, все время терпеливо стоявший в рядах депутатов, высоко вскинул красивые брови и сказал:

— Мы, группа бойцов военно-революционного отряда, вооруженные тремя четвертями самогона и пятью винтовками, пробрались в дезертирскую базу к Шингле. С помощью зеленого змия я убедил Крупенина, что все мы покинули революционный отряд и желаем влиться в его банду.

Шингла повернулся в сторону Ромася, тряхнул широкими плечами:

— Ты масляным блином хоть кому в рот влезешь.

Ромась пропустил мимо ушей реплику Шинглы.

— Пьяненьких всех обезоружили, перевязали.

Шингла еще на пиру признался, что стрелял в товарища Северьянова с чердака ктиторовой хаты. Вот и весь мой доклад.

— Разрешите, — поднялся со скамейки парень с забинтованной шеей, — сейчас же на площади, перед всем народом, пустить в расход бандюгу. Я его с одной пули уложу.

Из среды земцев выдвинулся к последнему ряду депутатов богобоязненный Алексей Матвеевич Марков, отец Ариши:

— Человек, братцы, повинился, а кто повинился, тому бог судья.

— Не потакай своеволию! — потянул назад в сени богобоязненного брата Силантий. — Потачка и добрую жену портит.

— Обойдемся без адвокатов, — возразил Алексею Матвеевичу Вордак. — Хоть и согрешим, а своим судом решим. Ну, говори ты теперь, Шингла. Правду ли нам сказал тут Ромась?

Шингла встал. Нижняя челюсть у него еще больше выдалась вперед. Он повел по залу одичавшими глазами и не нашел сочувствия ни на одном лице. Подумал: «Либо веревка, либо пуля… и… конец!» Помимо его воли, у него отвисла и задрожала нижняя губа, руки замахали крыльями ветряка, из большезубого широкого рта с хрипом и шипением вырвалось и покатилось по залу накопившееся в его больной душе за годы вшивой жизни:

— Почему меня немцы не убили?! А? Почему я три года в окопах вшей кормил?! А? Почему мне дома жрать нечего?!

Шингла замолчал. Северьянов, не сводивший с него глаз, почувствовал на себе каменный взгляд Стругова, понял, что ему предоставляется решающее слово, встал и с глубоким вздохом выпрямился.

— Тут предлагали расстрелять Шинглу…

— Я в воздух хотел стрелить! — перебил Северьянова Шингла. — Спьяна лишку даванул на собачку, пуля низом пошла.

— А кто тебя напоил и втравил в это дело? — спросил Ромась.

Шингла затрясся весь, как-то нелепо задергал руками:

— Стреляйте, вешайте, не скажу: потому икону целовал.

Северьянов обвел глазами замерший зал и остановил взгляд на парне с забинтованной шеей:

— Я поддерживаю предложение товарища Карасева: применить к Шингле высшую меру наказания, то есть расстрелять! — Северьянов сделал длительную паузу и терпеливо ждал, пока успокоится зал. Шингла втянул шею в плечи и замер, точно на него вот-вот должна опуститься с потолка глыба. Северьянов тихо повторил: — Расстрелять, но условно. Второе. Отпустить Крупенину лесу на хату и как безлошаднику толокой вырезать и вывезти. Организовать также общественную помощь в плотничьих работах.

Стругов погладил стольницу ладонью:

— Все? Больше ничего не добавишь?

— Все.

— Кто за эти предложения? — с необычным для него волнением обратился к залу Стругов, а через несколько секунд добавил: — Крупенин, ты свободен. И с этого момента находишься на поруках председателя волостной ячейки товарища Северьянова.

Северьянов шепнул что-то тихо на ухо Стругову, который сразу же после этого поднял ладонь, прося у зашумевшего зала внимания:

— Слово имеет командир военно-революционного отряда товарищ Ковригин.

Ковригин встал, бегая лукавыми глазами по залу.

— Уездный комитет нашей партии прислал нам недостающее оружие. У кого нет винтовок, должен завтра в одиннадцать часов дня явиться в штаб и получить. Очередное строевое занятие отряда будет проводиться в полном боевом снаряжении завтра же в двенадцать часов дня.

Вордака окружили жаждущие получить разрешение на вырубку леса.

Дьяконов, продвигаясь бочком вон из зала, категорически объявил Гедеонову, что он сейчас же уедет, пока их не расстреляли в этой самозваной большевистской республике. Баринов, прощаясь с Северьяновым, сказал:

— Что ж это ты большевистский съезд созываешь, а мандаты у депутатов с церковной печатью?

— Каюсь, грешен. Писал сам билеты, Алексей Васильевич, а школа ведь моя — бывшая церковноприходская.

— Ну и заварил ты тут кашу, несчастный анархист. Кому расхлебывать придется, не помянет добрым словом.

— Кашу, Алексей Васильевич, не расхлебывают, а прожевывают и глотают. Питательная штука. И для здоровья, говорят, полезная.

Орлов Анатолий шушукался тем временем с губследователем. Представитель губернского правосудия выслушал его, покачал головой:

— Без сотни казаков здесь делового разговора не получится.

— Скоро будет две, — шепотком похвастался Орлов. — Вот почему я, как вы правильно заметили, спокойно веду себя с этой оголтелой ордой.

Северьянов видел, как Гаевская, пряча лицо в муфту, словно боясь, что он подойдет к ней, торопливо пробиралась сквозь толпу к выходу.

Над Пустой Копанью в эту синюю октябрьскую ночь раздавались влюбленные в жизнь молодые голоса; робкий девичий выводил нараспев:

— Небо — терем божий! Звезды — окна, откуда ангелы на нас смотрят.

— А земля на трех китах стоит! — дразнил девушку насмешливый голос парня. — Эх, Аленка! Какая же ты тьма, до сих пор веришь бабьим приметам!

— Верю! — серьезно подтвердила девушка. — Если, например, невеста под венцом уронит платок, а жених поднимет, то скоро умрет.

Слепогину Николаю, посещавшему аккуратно все беседы, которые проводил по вечерам в школе Северьянов, дико было слушать все это от своей возлюбленной, и он вздыхал с горьким сожалением о том, что Аленка не ходила на эти беседы.

— Смотри! Смотри! — вскрикнула Аленка. — Огненная метла небо подметает!

— Тьфу ты, господи! Метеор это, а не метла.

— Нет, метла! Это она богу путь на землю очистила.

— Говорят же тебе, что это метеор, то есть звезда, которая сбилась с дороги, загорелась и полетела в тартарары.

Аленка насторожилась, вслушиваясь в темноту. Через несколько мгновений оба услышали звуки торопливых шагов: кто-то почти бежал с середины улицы прямо на них. А через минуту они столкнулись с Наташей.