Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

— Не бегите!.. Ложитесь, скорее ложитесь!..

После каждого захода самолетов мы поднимались и бежали, от нас не отставали женщины и дети. Так повторялось до тех пор, пока мы не добрались до леса. Теперь они осыпали пулями лес, а село — бомбами.

Когда все стихло, мы с Чижиком и Тимохиным, захватив перевязочный материал, отправились назад в село. Всюду были выбиты стекла, множество домов полностью уничтожено.

На дороге среди села мне предстала страшная картина — девочка лет пяти, обливаясь кровью, несла на руках маленького братишку, а следом, держась за ее плечо, шла мать этих детей, Катя Бурунова, раненная в глаза.

— Катя! — закричал я. — Чижик отведет тебя с детьми в лес и сделает вам перевязки.

В избу, где жила Катя, попала бомба. У самого окна зияла глубокая воронка, полстены было напрочь вырвано, в середине избы на полу лежала мать Кати, Карпиха, разорванная пополам, как если бы ее перепилили. Меня охватил ужас.

— Идемте, — тянул меня за руку Тимохин, — ей мы уже ничем не поможем.

В соседней избе вокруг раненной в голову Степанихи собрались все семеро детей. Мужа ее, Степана Орлова, немцы повесили год назад. Дрожащими руками стал я перевязывать ей рану, как мне казалось, не очень опасную.

— Что будет с моими детьми, — стонала она, — кто их пожалеет, если я помру или останусь калекой?

— Ты будешь жить, — успокаивал я ее.

В третьей хате был ранен осколками в живот десятимесячный ребенок, он умер на руках у матери.

К исходу дня мы подъехали к деревне, где с небольшим партизанским подразделением расположился Боровский. Из-за кустов неожиданно прозвучал возглас:

— Стой! Ни с места!

Нерусский акцент удивил нас, и мы потребовали, чтобы часовой первым назвал пароль.

— Один ко мне, остальным остаться на месте! — раздалось в ответ.

Вслед за тем послышался лязг затвора — часовой приготовился стрелять. Я направился к нему. На посту стоял новоприбывший партизан, грузин. Он объяснил свою чрезвычайную строгость:

— Сколько на свете водится чертей, все они таскаются по этой дороге… Одного шпиона я уже задержал, он немец, правда в гражданском, но немец: мой напарник прочитал в его документах, что он фон… забыл фамилию, черт…

— Где же твой напарник? — строго перебил я его.

— Я же вам рассказываю, что шпиона задержал, вот он и повел его к командиру.

Боровского я на месте не застал. Он на рассвете уехал проводить собрания крестьян по деревням. В хате его дожидался задержанный — высокий, широкоплечий мужчина, богатырь с виду. При виде меня он поднялся.

— Добрый вечер, фон Ренцель.

— Добрый вечер, добрый вечер.

Мы крепко пожали друг другу руки.

Сидевшие за столом партизаны изумленно переглянулись.

Советский военный инженер Ренцель, раненный, попал в плен, где ему благодаря прекрасному знанию немецкого языка удалось выдать себя за некоего фон Ренцеля. В городе он работал главным инженером завода и, сколько мог, вредил оккупантам. В последнее время за ним начали следить, и он был вынужден уйти из города. О предстоящем его приходе мы были предупреждены.

Вернулся Боровский.

Ренцель сообщил много интересных новостей, подтвердил также наши сведения о готовящейся немцами блокаде.

— В лагере вас ждет много работы, — сказал Боровский инженеру.

По пути в лагерь Боровский, узнав, что немцы из городецкого гарнизона отправились в Киров за продуктами, устроил засаду. Три десятка гитлеровцев были убиты, а бургомистр взят в плен. Наши захватили винтовки, два пулемета и несколько автоматов.

Партизаны уже углубились в лес, когда их нагнал вооруженный немецкий солдат, Заметивший его подрывник Березко выстрелил в воздух. Все остановились. Немца мгновенно окружили партизаны. Он и не собирался сопротивляться.

— Зачем пришел сюда? — обратился к нему Боровский.

Немец ни слова по-русски не понимал, пришлось вмешаться Ренцелю.

— Он немец, — перевел Ренцель, — но не фашист. Его имя Август, до войны был крестьянином. Во время последней стычки он спрятался в яме возле дороги, после боя вылез и пошел не в Городец, а в лес, к партизанам. Он просит, — продолжал переводчик, — поверить ему, что он готов вместе с нами бороться против фашистов.

Боровский на минуту задумался.

— Хорошо, — сказал он наконец, — мы берем тебя с собой, и никто тебя не тронет. Дам тебе возможность доказать на деле, что ты фашистам враг… Тогда мы тебя зачислим в красные партизаны. Понял? Но предупреждаю: в деревне выясню, как ты относился к нашим крестьянам, и если ты был таким же бандитом, как все фашисты, не жди милости. Понял?

Август был очень рад и назвал несколько фамилий жен красноармейцев, которым он помог продуктами, крестьянина, которого освободил из тюрьмы. Кроме того, он сообщил много интересных данных о готовившейся блокаде.

Через несколько дней все рассказанное им подтвердилось. Август остался в отряде.

На этот раз мы заночевали в кустах близ Старого Спора. Мучили комары, тучи маленьких кровопийц ни на миг не оставляли в покое. Над долиной еще стлались белесоватые полотна ночного тумана, когда меня разбудил часовой:

— Командир, вставайте, кто-то идет…

— Пароль?

По голосу узнал я нашего партизана Николая Корбуша. С ним было еще двое партизан и кто-то чужой, одетый в черное пальто. Нетрудно было догадаться, что это городской житель.

Я отозвал Корбуша в сторону и тихо спросил:

— Что это за человек?

— Мы его застали в Сергеевичах у кузнеца, он просил хозяина никому о нем не рассказывать. Мне он сказал, что бежал из эшелона молодежи, отправляемой в Германию. Мы решили прихватить его с собой.

У меня мелькнула мысль: не из той ли он группы предателей, о которой я был предупрежден?

Корбуш отправился дальше, а гостя я задержал у себя.

— Садитесь, — пригласил я его, — сейчас разведем костер побольше, теплее станет. Откуда вы родом?

— Из Днепропетровска.

В юности я жил в Днепропетровской области и неплохо знаю город.

— Ваша фамилия, имя?

— Харкевич, Володя Харкевич. Почему это вас так интересует?

— Я тоже днепропетровский.

— Ну? — Он даже привскочил с места. — Вот здорово! Значит, мы с вами земляки. Где вы там жили?

— Нет уж, о себе потом расскажу, сначала вас выслушаю — ведь вы гость у меня.

Он назвал мне улицу, номер дома, я ему тоже. Потом он рассказал, что в Днепропетровске остались его родители. До войны он учился в десятом классе, на работу к немцам не хотел идти и долго скрывался. Но с месяц назад его поймали и вместе с другими стали перебрасывать из лагеря в лагерь, потом усадили в товарные вагоны, чтобы отправить в Германию. В Бобруйске на станции ему удалось бежать, несколько дней прожил он у незнакомой женщины, которая ему и посоветовала направиться в эти места, к партизанам.