Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

В это время вблизи деревни Чатково оккупантам понадобилось построить мост через Березину, и полиция стала сгонять сюда молодежь на земляные работы. Группа партизан-подрывников Александра Жилкина дважды нападала на охрану строительных участков: в первый раз им удалось захватить лошадей, во второй — взорвать трактор и уничтожить несколько солдат. Немцы, однако, усилили охрану и продолжали строительство моста.

Молодежь деревень, что поближе к лесу, пряталась, уклонялась от выхода на работы.

— Ты ведь хороший плотник, — обратился я однажды к костричскому парню, бывшему трактористу Матвею Гильдинцу, не раз помогавшему нам в работе. — А что, если мы тебя попросим помочь фашистам строить мост?

— Как бы они, дьяволы, в один прекрасный день не загнали всех нас в лагерь или ненароком не увезли в Германию… Но если надо, ладно, пойду…

Когда полицаи в следующий раз пришли на облаву в Костричи, Матвей так «спрятался», что его сразу же обнаружили.

— Этот парень силен, как слон, он у нас будет деревья валить. Послушай, — сказал ему один из полицаев, — будешь хорошо работать, домой ночевать пустим, а вздумаешь отлынивать, познакомишься с нашим комендантом, и уж тогда моли бога, чтобы только поркой отделаться, у него недолго и головой поплатиться.

Матвей распространял среди молодежи на строительстве нашу партизанскую газету, листовки. Каждый день по десять — пятнадцать человек стали убегать с работы. Немцы, понимая, что это дело рук партизан, несколько раз устраивали засады. Комендант издал приказ, чтобы каждый нашедший листовку не смел читать ее, а немедля сдавал охране. Тогда Гильдинец стал «находить» и сдавать листовки, специально обращенные к полицаям.

— Я думаю, — сказал он мне однажды, — в Костричах нужно организовать подпольную комсомольскую организацию. Сами видите, какая у нас молодежь.

Через несколько дней нашему комиссару был отослан протокол собрания первой подпольной комсомольской организации в нашем районе. Комсоргом был избран Матвей Гильдинец. С этих пор в Костричах фашистам не удалось захватить и угнать в свои лагеря ни одного парня, ни одной девушки. Здесь была создана сильная самооборона со своей разведкой. Каждые сутки дежурил один из членов комсомольского бюро. Руководил ими местный житель, коммунист Семен Веденеев, назначенный нами комендантом. Вокруг костричской комсомольской организации объединилась лучшая часть молодежи ближайших деревень.

Земля в Костричах лучше, чем в соседних деревнях, и некоторые из полицаев ближайшего гарнизона облюбовали себе здесь участки.

— Отсюда, — сказал Матвей, — не дадим им вывезти ни одного колоса, этот вопрос обсужден и решен на бюро, уничтожать их посевы не будем, прикажут полицаи выйти на уборку — выйдем. Но в самую жатву вы пособите нам — хоть на несколько дней лишить их возможности вывезти снопы, а уж мы так упрячем этот хлеб, что они его вовек не разыщут.

Настало время уборки. Полицаи явились и привели с собой крестьян с подводами. Гильдинец встретил их выстрелом из ракетницы, и этого оказалось достаточно — полицаи в испуге сбежали.

— Завтра, — сказал я Матвею, — ракетница не понадобится, мои ребята нагонят на них страху.

Людей у меня было мало, вступить в бой или устроить засаду не имело смысла, и мы задумали другое. У нашего разведчика Тимохина заболела нога, и он остался в шалаше недалеко от опушки леса. Мы с ним условились, чтобы он, заслышав стрельбу, выпустил пару ракет и дважды взорвал по сто граммов тола; первый взрыв должен произвести впечатление выстрела, второй — взрыва мины, пусть полицаи подумают, что у нас есть миномет. Тол мы извлекали из неразорвавшихся немецких бомб, и его тогда у нас было достаточно.

Мы укрылись на кладбище. Лежим под старой березой и прислушиваемся — звенит в листве легкий ветерок, шумит крыльями вспугнутая нами стайка желтоперых чижей. Стало светать.

— Едут! — донес Гильдинец.

Как только полицаи приблизились, мы открыли стрельбу. Пригнанные ими крестьяне с телегами хлестнули лошадей и в несколько минут исчезли из глаз. Полицаи же на этот раз не ушли, а открыли ответный огонь из пулемета.

В это самое время раздались один за другим два гулких удара — в бой вступил «миномет» Тимохина. Судя по силе взрывов, он не поскупился — взорвал не по сто, а по двести граммов тола. Любо было видеть, как удирали полицаи.

— Ну, братцы, спасибо! — благодарил нас Семен Веденеев. — Сегодня они больше не придут, а завтра им отсюда нечего будет вывозить.

Мы возвращались в лес. Завьялов вдруг остановился.

— Стойте, у меня появилась мысль… А ну, становитесь все в ряд, так… Всего у нас тут десять винтовок. Как только первый выстрелит, второй произносит «раз» и стреляет следом, потом третий — и так далее, до последнего… Начинаем! Приготовились, огонь!

— Как ручной пулемет! — обрадовались мы все выдумке Завьялова.

— Теперь повторим… Но на этот раз стрелять без отсчета, один за другим.

Выстрелы затрещали частой дробью.

— Настоящий пулемет Дегтярева!

— Вот что значит стрелять по нотам, — довольно произнес Завьялов.

— Ура музыканту! — крикнул Чижик.

Итак, мы обладаем «пулеметами», есть у нас и «миномет» — кто же может с нами равняться?

Мы подошли к шалашу. Как же мы удивились, когда никого в нем не застали! На охапке свежескошенного сена лежала выцветшая гимнастерка, в ведрах над огнем варился завтрак… После первых минут недоумения пришла догадка: Тимохин, напуганный нашей «пулеметной» стрельбой, сбежал. Мы разразились дружным хохотом.

Полицаи так и не вывезли отсюда ни одного килограмма зерна.

Старостой в деревне по соседству с Костричами фашисты назначили Чикало, того самого полицая, которому удалось спасти свою шкуру после сергеевичского боя. До войны он сидел в тюрьме, осужденный за уголовные преступления. Боясь, как бы партизаны или крестьяне с ним не расправились, Чикало перебрался в Любоничи, поближе к немцам. В изуверстве он превзошел своих хозяев и, сопровождая карательные экспедиции, доносил фашистам: «Этот был бригадиром в колхозе», «У той сын ушел к партизанам», «Этот старик недоволен немецкими порядками», «Эту девушку необходимо заключить в лагерь — ее брат видный советский офицер…»

— Не ползать по земле этой гадине! — твердо решили костричские комсомольцы.

Но Чикало знает, как в селе его «любят», и без оружия не выходит из дому. Из Любонич он всегда идет вместе с немцами или полицаями — как же его захватить?

Матвей Гильдинец ночью перебрался в Любоничи и двое суток скрывался в погребе дома, где жил его друг, согласившийся помочь в задуманном деле. Наконец последний дал ему знать: