Владимир Чекменев - Оторвановские новости

— Че орешь, идол старый! — бранила жена Моторина. Можно подумать, случилось чего… Нельзя потише?

— Выходит, нельзя. Сроду никто не выйдет, не встретит… Где мой самый новый костюм?

— В шифоньере. Где же ему еще быть?

— Ты найдешь место… — проворчал Никита и прошел в комнату.

Через несколько минут он появился в черном костюме, в белой рубашке, при галстуке, на ногах блестящие полуботинки, седые пряди волос свисали на глаза. Моторин тряхнул головой, торжественно оглядел всех, потоптался, крякнул в кулак, еще потоптался и молча вышел, провожаемый улыбками.

Батюнин дом опять вспыхнул от молнии. Для хозяина, Никиты Моторина и пожарников это было ошеломляющей неожиданностью, ведь они уверились, что громоотводы не подведут. А они подвели. Грозы-то путевой не было, сверкнуло раза три, чуть-чуть погремело, и все. Настоящая кого хочешь разбудит, а эта так себе, старший пожарник Айбоженькин даже не проснулся. Плохонькая грозенка, а делов наделала много. Когда Ватюня добежал до пожарной машины, зарево осветило почти всю Оторвановку. А когда старший пожарник разбудил свою команду н машина подкатила к дому, крыша уже рухнула. Быстренько растащили баграми обугленные стены, залили из шланга.

Айбоженькии хитрил:

— Это все через Никиту Моторина. Не лез бы он со своими громоотводами, мы всегда бы начеку были. А то успокоил, обнадежил…

В сердцах Батюня отругал Никиту:

— Тоже мне, громоотводчик… Сверкнет и — в землю! Сверкнет и — В землю! Вот и сверкнуло…

— Тут что-то не то — виновато пожимал плечами Ни-кита — В чем-то мы с тобой обмишулились…

Председатель колхоза Подшнвалов сказал Батюне:

— Замучился тебе дома строить. Вот где ты у меня, — показал себе на шею.

— Все, все! На другой конец деревни!.. — замахал руками пострадавший. — Давно бы надо убраться с этого поганого места!

Построили ему дом на другом конце Оторвановки. Быстро построили — председатель кинул на помощь Батюне всех плотников.

Вошел хозяин в новый дом, погладил бороденку, улыбнулся, пошутил:

— Везет мне, новоселье за новосельем…

Улыбался Батюня до следующей грозы. Потом было не до улыбок. Сгорел новый амбар.

— Не иначе как бабка Апроська наколдовала, — угрюмо сказал он Никите Моторину. — Подозрительная старуха. Не зря ее Кащеевой любовницей зовут. Наверно, правда у нее с нечистой силой шуры-муры… Вчера мимо амбара раза три проходила. Вот и находила… Уеду из Оторвановки, к сыну. Продам дом, пока не сгорел, и уедем со старухой.

Жалко Никите расставаться с другом, но что поделаешь, Батюня решил твердо, не поддался никаким отговоркам. Допекли его пожары. Продал дом и уехал в город. Устроился работать сторожем.

Однако старые друзья не забывали друг друга. Купил Батюня велосипед и тут же — бах телеграмму Никите: "Срочно приезжай. Поглядишь обновку…" Моторин отпрашивался у председателя, запрягал кобылу и уезжал в город с ночевкой. Отелилась у Никиты корова, хозяин шлет телеграмму другу: "Выезжай немедленно Попьем молока…" Батюня с нетерпением дожидался выходного и катил в Оторвановку. Одним словом, находили причины для поездок. Причем Никита Моторин привык ездить только на лошади.

— Чихал я на поезд, — говорил он односельчанам. — Шум, гам в вагонах, толкотня, давка… То ли дело на телеге — едешь, разглядываешь разные окружности… Догонишь какую-нибудь пешеходку, подвезешь, поболтаешь с ней дорогой, пошутишь. Люблю, грешник, женщин!

А Батюня ездил на велосипеде. Зимой он разбирал его, смазывал части машинным маслом, а в Оторвановку отправлялся поездом. Моторин же ездил зимой на санях.

Нынешним летом Батюня купил себе мотоцикл.

Ранней осенью оторвановцы начали резать скотину. Мясо везли продавать в город. Никита наметил оставить на племя пять овец. Двух ярок решил продать кому-нибудь живьем, а всех валухов на мясо. Борова сейчас резать не время и теленка тоже — туда, к морозам поближе. Никита засолит их для себя. А с валухами не мешает поторопиться, пока цена на мясо хорошая. Жалко, Серега на курсах прохлаждается. Придется давать телеграмму Батюне, пусть приедет, порежет валухов.

Анисья ворчала на Никиту:

— Наградил господь муженьком… не знаю, за какие грехи. Всю жизнь мучаюсь. Жена курам головы отрубает, а он в комнате прячется. Ему, видите ли, неприятно-смотреть…

На этот раз Никита ничего не сказал, молча вышел на улицу. Отправился на почту. Много раз он задумывался: почему все мужики могут резать скотину и птицу, а он нет? И сейчас опять задумался. Почему? С таким нутрем родился… В молодости он несколько раз пытался резать сам. Бывало, подойдет к скотине, посмотрит на нее, и все — нож под ноги, сам в дом. Однажды Анисья поднесла ему для храбрости стакан водки, но и тогда не смог Никита зарезать теленка. В другой раз она поднесла ему два стакана. Вместо того чтобы резать валуха, он с кулаками двинулся на жену. После этого она махнула рукой, однако нет-нет да поворчит. Пусть ворчит, пусть посмеиваются над ним мужики, а он свое дело крепко знает: наймет резака, а сам в сад, чтобы глаза не видели… Последние годы выручал Серега, а вот теперь его нет. Но зато есть Батюня, он хотя и далеко, но прикатит.

Моторин вошел в помещение почты, взял бланк телеграммы, заполнил его: "…Нужно зарезать четырех валухов. Приезжай немедленно…"

Девушка, которая принимала текст, усмехнулась:

— Поближе никого не нашли…

— Мы знаем, что делаем, — нахмурился Никита.

Девушка пожала плечами и подала Моторину квитанцию.

Батюня приехал в пятницу вечером — в коричневой куртке в старых солдатских брюках, в сапогах. Поставил мотоцикл напротив кухонного окна, вошел в дом. После приветствия он первым делом поинтересовался:

— Как тут Воробьевы поживают, которые у меня дом купили? Не сгорели еще?

— Пока бог миловал, — ответил Никита.

— Летом сгорят, — уверенно сказал бывший молоковоз. _ Здорово я их облапошил…

— Может, обойдется по-хорошему, — высказала надежду Анисья.

— Дай бог. Но не верится. Заколдованное дело, — сказал Батюня и опять задал вопрос: — Бабка Апроська не померла?

— Ты что-о! — воскликнул Никита, — Она еще лет восемьдесят пробегает! Десятую клюшку донашивает. Везет человеку!

— Везет ей, — согласился Батюня. — А мы хлебнем с ней горя…

Он снял фуражку, положил ее на подоконник.

— Садитесь ближе к столу, я вас чаем угощу, — предложила Акисья.

— Чай сама пей, — заворчал муж. — А нам чего-нибудь покрепче поднеси. Нынче, можно сказать, праздник…

— Придется поднести… кулак под нос, — пошутила хозяйка.

Но принесла из комнаты бутылку водки, собрала на стол еду, и ужни начался. Когда бутылка опустела, бывший молоковоз кивнул на нее: