Владимир Чекменев - Оторвановские новости

В субботу утром Никита Моторин собрался ехать в город.

— За каким кляпом понесет тебя туда нелегкая? — спросила Анисья мужа.

— Есть делишки, — неопределенно ответил он.

— Давно заворотник не закладывал? — Аикья. — продолжала высказывать недовольство Анисья. — Загамазилось, не терпится назюзюкаться.

— Ошибаешься. Не в этом дело. По другой причине в город рвусь. После узнаешь.

— Ладно, езжай. Но лишних денег я тебе не дам. Только на билеты и на обед

— Обойдусь, — сказал Моторин.

Он взял кожаную сумку и пошел на т пошел на вокзал.

А часа через два почти вся Оторвановка знала, куда поехал Никита. Бабка Апроська суетилась по деревне, останавливала прохожих, навязывалась на разговор:

— А Никитка-то Моторин в город укатил. Говорил, что только по праздникам выпивать будет, а сам — уже на базар. Не было еще такого случая, чтобы он с базара трезвый приезжал. Опять нагуляется там до срамоты!

Все знали, что бабка Апроська имеет на Моториных зуб из-за провала сватовства Наташки пучковой. Большинство прохожих не особенно распространялись с бабкой про Никиту, только покачивали головами и поддакивали. Но некоторые пускались в подробности.

— Нзбазаруется, — говорили они. — Вернется влыбузы, или без штанов, или с патретом под мышкой…

Бабка Апроська радовалась такому словоохотливому встречному и с ещё большим воодушевлением начинала костерить Никиту, всех его родных и знакомых.

— Да у него и дед-то ужасный охальник был, — сказала она своей семидесятилетней крестнице Варваре Роговой. — Небось сама помнишь. Бывало, ни одну девку не пропустит, каждую норовят ущипнуть да потискать… Бывало пымает вечером да как начнет бородищей щекотить…

Бабка Апроська переместилась, пошептала молитву и продолжила;

— Одним словом, бабник из бабников и пьяница. А прадед еще нахальнее был. Того ты вряд ли помнишь. В одних лаптях из кабака приходил. Зальет глаза я прется, как так и надо. И Никитка в них — немного в деда, немного в прадеда. Одна порода!

Батюня заступился за товарища:

— Ты, бабка, вредной пропагандой не занимайся. Не такой Никита плохой, каким ты его обнародовала. И дед у него был порядочный, и прадед. Ерундовиной занимаешься на старости лет, перемешала кислое с пресным… Дождешься, насолим мы тебя. Много не дадут, учитывая твою старость, а суток пятнадцать запросто схлопочешь.

Бабка Апроська разозлилась.

— Ты каво защищаешь? Каво? Одного поля с ним ягода. Тот из милиции не вылезает, а ты туда же глядишь Пятнадцать суток! Попробуйте посадите! Вы у меня больше схлопочете! Освобожусь — упрячу вас лет на шесть! У меня правнук в КГБ шофером работает. Возьмется он за вас!

— При чем тут КГБ? — развел рукамз Батюня. — КГБ шпионов ловит, а мы с Никитой сроду ими не были.

— Там разберутся, кто вы также! — не унималась бабка. — Там вас сразу раскусят!

— Тьфу ты! — плюнул Батюня и пошел домой. — Из ума выжила, старая. Чихали мы на твоего правнука. Шофер в КГБ не велика шишка.

Никита приехал из города в сумерках. Его заметили ещё далеко за деревней. Он шел неторопливо, с папиросой в зубах, слегка помахивая сумкой.

— Ну как он? Сильно качается? — любопытничала бабка Апроська. — Сама-то не разберу, зрение слабо.

— Совсем не качается, — ответили ей.

— Но может быть, — не поверила бабка. — И без патретов?

— Без них.

— Не может быть, — повторила старуха, протирая платочком глаза. — Наверно, под пинжак спрятал. Крепица, хочет скрыть, что выпимши.

Но когда Никита прошел мимо нее в пиджаке нараспашку, и она убедилась, что ничего он нс прячет и совершенно трезвый, перекрестилась.

— Просветление на него нашло. Так бывает перед смертью. Куролесит человек всю жизнь, хулиганит, охальничает, а потом вдруг за ум возьмется… Знай — через несколько дней помрет. Примета! С его прадедом тоже так было… Господи, прости мя, душу грешную, — опять перекрестилась бабка Апроська. — Иной раз недобрым словом называла раба тваво Никиту. Прости мя, грешницу, и упокой яво с миром. Отжил, горемычный… Царствие ему небесное! Молодой еще, жить бы да жить…

Из города Моторин привез три исторических романа, поставил их рядом с книгой "Белая береза" и улыбнулся, обращаясь к Анисье:

— Ну вот, девка, теперь почитаем.

— Неужели из-за них ездил? — показала жена на книги.

— Из-за них, — признался Никита.

— Тебе что, библиотечных романов мало?

— То библиотечные, а то свои. Личные я могу читать не спеша, а самые интересные буду перечитывать. Да и дочь с зятем тоже влечение имеют к романам. Одна ты книжками не интересуешься.

Анисья вздохнула, качнула головой, улыбнулась и ничего не сказала на это.

Каждую субботу стал ездить в город Никита Моторин. Увеличивалась его личная библиотека.

Батюня рассказал Никите, как бабка Апроська чуть ли не до пятого колена срамила на людях Моториных. Никита нахмурился, начал шагать в палисаднике взад-вперед, остановился, пробормотал:

— Не я буду Христофорыч, если не проучу Кащееву родню. — и обратился к Батюне: — Пойдем со мной к Лапшихе.

— Зачем?

— Попросим у нее милицейскую одежду. Нарядимся в нее и к бабке Апроське насчет самогонки…

— А если она угадает нас?

— Будь спокоен. Так размалюемся, что не угадает.

Покойный муж Лапшовой несколько лет работал участковым уполномоченным. Никита знал, что после его смерти у Лапшихи до сих пор сохранилась милицейская одежда. На нее-то он и рассчитывал.

— Одного могу обмундировать, — сказала вдова, выслушав мужчин. — А для второго только брюки старенькие найду и шапку.

— Нам и этого хватит, — проговорил Моторин. — Главное — погоны и кобура…

Погоны у Лапшихи нашлись для обоих. Никита снял тапочки, разделся, надел милицейские брюки, китель напялил прямо на майку, фуражку надвинул до самых глаз, обулся в сапоги. Батюня остался в своих сапогах, старенькие милицейские брюки и гимнастерка были ему великоваты, зато шапка оказалась в самый раз. Никита нарисовал себе углем усы, подчернил брови. Батюня вымазал седую бороду сажей и стал похож на цыгана.

По деревне они шли где потемней — осторожно, молча. У магазина покачивалась от ветра электрическая лампочка. Когда они вышли на освещенное место, навстречу им попался председатель колхоза Подшивалов. Он остановился, оглядывая фальшивых милиционеров, козырнул. Они тоже козырнули и протопали мимо. Председатель поглядел им вслед несколько секунд и пошел своей дорогой. Не узнал.

Бабка Апроська смотрела телевизор. Услышав стук, она пошла открывать дверь, бормоча ругательства. Увидев перед собой милиционеров, старуха стала искать рукой опору. Не найдя, на что опереться, она тяжело прошла к скамейке, села.