Яков Липкович - И нет этому конца

Так я и утаил от всех историю с доносом — решил, что не время сейчас разжигать страсти. Но главное сделано — избавились от мерзавца.

Зато остальные люди как люди. Даже новичок Лундстрем пришелся всем по душе.

— Давай дружить, — сказал я ему и протянул руку. — Игорь!

Он смутился, произнося свое имя:

— Эрих.

— Эрих? — удивленно повторил я.

— А что? — ощерился он.

— Немецкое имя…

— Не только! — вздернул он свой красненький носик.

— Да, конечно, — поспешил согласиться я. — Такие имена — Эрих, Густав, Генрих — встречаются еще у прибалтов.

Он посмотрел на меня поверх очков и промолчал.

Ясное дело, прибалт. Белобрысый, голубоглазый…

Вдруг он поймал мой внимательный взгляд и усмехнулся:

— Что, моя национальность интересует?

— Нет, нисколько, — слукавил я.

— Допустим, — недоверчиво произнес он.

— Нет, правда, меня не интересует, — уже искренне сказал я: не все ли равно, кто он?

— Обрусевший швед устраивает? — вдруг спросил он.

— Вполне! — засмеялся я.

— Так вот, я швед.

Я пожал плечами: швед так швед, нашел чем пугать, тоже мне Карл Двенадцатый.

Но дальнейший разговор у нас как-то уже не получился.

Постепенно у меня отяжелели голова, ноги, стало неудержимо клонить ко сну. Возможно, самогонка подействовала, а возможно, сказалась усталость: все-таки целые сутки на ногах.

— Товарищ лейтенант, — ко мне подсел Дураченко, смененный на посту Козулиным, — тутечки е порожня землянка. Ходимте, покажу…

Милый наш великан! Как он догадался, чего мне больше всего не хватает? Он взял меня под руку и вывел наружу…

— Сколько я спал?

— Сейчас полчетвертого…

— Всего час? — я опустил все еще тяжелую голову на деревянный валик и сказал Лундстрему: — Ложись-ка тоже.

— Здесь?

— А что? Места тут достаточно.

— Я схожу предупрежу.

Они с Орлом молодцы! Когда я спал, прибыл паром с ранеными. Они решили не будить меня, а все сделать самим: и необходимую помощь оказать, и эвакуировать. Минут десять назад ушла в тыл последняя машина с ранеными. Правда, забыли записать их фамилии. Но как-нибудь выкрутимся…

Вскоре вернулся Лундстрем. И не один, а с Дураченко, который в качестве первооткрывателя считал землянку своей.

Только они улеглись, только мы обменялись впечатлениями о новом ночлеге, как у входа послышались чьи-то приглушенные голоса. Женский и мужской. По отдельным интонациям я узнал голос Саенкова. Значит, уже вернулся? И даже успел встретиться с Зиной?

Они долго о чем-то переговаривались. Похоже было, что старшина уговаривал Зину зайти, а она не решалась. Некоторое время они молчали. Потом я услышал тихие, осторожные шаги — парочка спускалась в землянку…

Лундстрем легонько дотронулся до моей руки. Его смущение мне понятно. Но какой выход? Лишь притвориться спящими. Я первый засопел носом. За мной начал негромко похрапывать Лундстрем. Последним в игру включился Дураченко — стал дышать ртом, присвистывая при каждом вдохе.

Естественно, едва Зина переступила порог, как испуганно отметила:

— Тут кто-то есть!

— Вот черт! Уже заняли! — вполголоса выругался Саенков.

— Пошли назад!

— Подожди… Да это же наши!

— Кто?

— Лейтенант… А это, — он наклонился над нарами, — новенький фельдшер и Дураченко.

— Ваня, я пойду.

— Да они без задних ног спят. Слышишь, как храпят да посвистывают?

— А может, они прикидываются?

— Еще чего! Ты что, спящих от неспящих отличить не можешь?

— А если они проснутся и увидят?

— Да я их знаю как облупленных. Они раньше девяти и не шелохнутся.

— А если проспим?

— Не проспим. Я тебя в полшестого как из пушки разбужу!

— Только ты ко мне спиной ляжешь.

— Лечь-то можно…

— А то еще подумают что-нибудь…

— Да они дрыхнут!

— Ты должен помнить, — назидательно произнесла Зина, — желание дамы — закон для кавалера.

— Это-то я помню.

— А теперь отвернись!

— То повернись, то отвернись, — проворчал Саенков.

— «Повернись» я не говорила…

Они примолкли. Но не прошло и четверти минуты, как послышались какие-то подозрительные шорохи и скрипы, какая-то подозрительная возня. Раза два Зина тихо хихикнула…

Я готов был провалиться сквозь нары — от всей неестественности и неприличия нашего присутствия. Но как отказаться от невольного подслушивания? Ведь ни уснуть, ни выйти, ни предупредить их, что не спим. Последнее было бы вообще не по-товарищески. Одно немного успокаивало, что за этими скрипами, возможно, ничего особенного и не скрывалось. Но, с другой стороны, не проверишь…

Не знаю, как Лундстрему с Дураченко, но мне было нелегко. Взбудораженное воображение рисовало всякие картинки, и мое тело наливалось тоской по бездарно упущенным неделю назад ласкам.

Господи, как все просто и как все сложно!

Неожиданно я с огромным облегчением обнаружил, что на той стороне нар уже тихо.

Я прижался щекой к шершавым и колючим доскам.

Понемногу любовные видения отступали, тускнели, вытеснялись другими, которые были порождены моими обычными заботами и тревогами. И незаметно в этот быстрый и неяркий калейдоскоп вкрался сон — спасительный и глубокий.

Кого я меньше всего ожидал увидеть в нашей новой землянке, так это подполковника Балакина. Но это был он — неторопливый, немногословный, все с тем же цепким и колючим взглядом. Подозрительно взглянув на замусоренные нары, он кожаной перчаткой очистил себе место и сел на краешек. Без околичностей потребовал данные о работе санитарного взвода. Но только я принялся рассказывать ему о наших делах, как он прервал меня — его интересовали лишь цифры: количество раненых на переправе (отдельно по тяжести и характеру ранения), количество эвакуированных (отдельно отправленных на «санитарках» и попутных) и т. д.

Пришлось сходить за тетрадкой. Однако никаких общих данных там не было, и мы с Саенковым занялись подсчетами.

Когда наконец я назвал цифры, подполковник заглянул к себе в блокнотик и осуждающе проговорил:

— Я так и предполагал: цифры завышены.

— Как завышены? — недоуменно переспросил я.

— Вот это я бы тоже хотел знать, — сказал он.

Я стал объяснять:

— Товарищ подполковник, мы записывали каждого раненого, которому оказывали помощь. Можете посмотреть: фамилия, имя, отчество, воинская часть, домашний адрес, характер ранения и когда эвакуирован…

Балакин с недоверием взял тетрадку и принялся ее просматривать.

Уже вскоре он наткнулся на первую несуразность:

— Два раза записано — Сумкин Иван Тимофеевич, отдельная танковая бригада. Как понимать?

— Как? — ответил старшина, не сводя с подполковника своего обычного нагловатого взгляда. — Видать, тезки.