Яков Липкович - И нет этому конца

— Нет, правда? — все еще не верил Морев.

— А зачем мне врать? За вранье нам не платят!

— Послушайте, у меня к вам большая просьба. Если появится шофер с Ивановской, фамилия его Бакуринский, зовут Костя, скажите ему, что звонил Морев и просил не отправлять письмо!

— Хорошо, передам!

— Пусть вернет письмо! Понятно?

— А чего тут понимать? Передам!

— Очень прошу!

— Ну хорошо, хорошо, — ответила девушка и дала отбой.

Морев же продолжал вертеть в руках трубку, словно разговор прервался на самом интересном месте.

— А что это за письмо? — не унимался Петревич.

— Да впопыхах не тот адрес написал, — ответил, покраснев, Морев и с огромным облегчением на душе пошел досматривать танцы…

Экран лихорадило. Пока Морева не было, совсем исчезло изображение. Помехи катили свои нескончаемые волны сперва по горизонтали, потом по вертикали и, наконец, по диагонали.

Встретили Морева шутливыми репликами:

— А куда Морев ходил?

— Известно куда — на крышу!

— А зачем?

— Метлой помехи разгонял.

— Сразу видно — схалтурил!

— Сами слазили бы, посмотрел бы я, — в тон приятелям ответил Морев.

— Наверно, дырку в крыше сделал: уж больно быстро напряжение падает!

— Дайте ему ведро!

— А зачем ведро-то?

— Пусть за напряжением сбегает! Тут недалеко… всего пять километров до подстанции.

— Сейчас побегу, — ответил Морев. — Вот только портянки перемотаю.

В этой пикировке участвовали все доморощенные остряки: и Игнатов, и Незаконченное Высшее, и уж, конечно, старший лейтенант — сам большой любитель дружеских подначек. Поэтому-то и тянулись к нему молодые ребята: ничто так ие сближает в свободное время, как добрая шутка…

И вдруг изображение появилось снова, только уже не фигурное катание, а какой-то толстый и сонный дядя, равнодушно вещавший об успехах здравоохранения.

Сразу же застучали стулья, один за другим потянулись к выходу солдаты.

И в этот момент старший лейтенант увидел Андрюшку, который тихо сидел на коленях у Глазкова.

— А ты как здесь? — удивился он.

— Кино смотрел, — опасливо ответил тот, сползая на пол.

— А ну, живо домой!

Андрюшка молчал и не двигался с места.

— Я тебе что сказал?

— Боюсь, — ответил мальчик.

— Темноты, что ли? Морев, не в службу, а в дружбу, проводи его!

Морев шагнул к Андрюшке:

— Пошли!

— Я не темноты боюсь, — чуть не плача сказал тот.

— А чего?

— Мамули… Она сказала, чтобы мы с тобой больше домой не возвращались. Сказала: можете и жить, и ночевать на заставе!

Кто-то не удержался, прыснул. И впервые старший лейтенант густо покраснел в присутствии подчиненных. Сказал Андрюшке:

— Пошли домой!

Взял упиравшегося сына за руку и потянул за собой.

Вскоре в Ленинской комнате остались двое: дядя, позевывавший на экране, да Морев, которому нужно было как-то скоротать время до возвращения Бакуринского.

Но высидел он всего минуты две-три. Ему показалось, что приехал Бакуринский. Но это разговаривал по телефону младший сержант Петревич, голос которого издалека походил на Костин. В Ленинскую комнату Морев уже не вернулся: сердечно-сосудистые заболевания его интересовали ничуть не больше, чем лов креветок в Желтом море. Он не находил себе места. Посидел в сушилке и, выкурив подряд несколько папирос, вдруг ни с того ни с сего попросил у Сухова электрическую бритву и сбрил пушок на верхней губе, потом чуть ли не четверть часа простоял в одной гимнастерке на крыльце, прислушиваясь к шуму далеких машин.

Когда он как неприкаянный ходил по коридору, мимо него молча прошел старший лейтенант Ревякин — озабоченный и угрюмый. У двери в канцелярию Ревякин обернулся, внимательно посмотрел на Морева и спросил:

— Почему не отдыхаете перед дежурством?

— А я уже отдохнул, товарищ старший лейтенант! — соврал Морев.

— Дежурного — ко мне!

Морев крикнул младшему сержанту Петревичу, который в это время обрезал перочинным ножом ногти:

— Дежурный — к начальнику заставы!

Тот вскочил и попросил Морева:

— Посиди за меня!

Морев прошел за барьер и сел за стол с аппаратурой. Вдруг его осенила мысль. Он снял трубку и вызвал дежурного по погранотряду. Когда там ответили, он спросил напускным командирским баском:

— Говорят с Ивановской. Наш прапорщик у вас или уже уехал?

— Сейчас узнаем, — послышалось в ответ, и вскоре тот же голос сказал: — Слышите? Уже час как уехал!

Значит, скоро должны быть. Час на обратный путь более чем достаточно. Даже с учетом темноты и плохой дороги.

Подумал, что не мешало бы еще раз позвонить на почту, но постеснялся: сколько можно беспокоить людей?

К тому же, вернулся Петревич. А звонить при нем было уже совсем неудобно. Опять начнет выспрашивать, что за письмо.

— Приказал постелить себе в комнате для приезжих офицеров, — сообщил Петревич.

— Видно, опять поругался с женой, — вздохнул Морев.

— И зачем только люди женятся, а, Морев?.

— Будто не знаешь? Чтобы вместе в кино ходить!

— Старшему лейтенанту скажи, — усмехнулся Петревич.

— Ты сейчас дежурный, ты и скажи, — отпарировал Морев…

Морев выскочил на крыльцо, едва услышал шум подъехавшей машины. Бакуринский остановился у самых ступенек.

Держа в руках кинескоп, прапорщик даже не ступил на снежную дорожку — прямо на крыльцо.

— Ты чего, Морев? — удивленно спросил он.

— Я — к Бакуринскому! — смущенно ответил тот.

— Уже соскучился? — сказал прапорщик, зная о большой дружбе обоих шоферов.

Как только прапорщик с кинескопом скрылся за дверью, Морев сбежал к машине, заглянул в кабину.

— Ну все, отправил! — как радостную новость, сообщил Бакуринский.

— Как отправил? — убитым голосом произнес Морев.

— Как обычно отправляют. На, держи квитанцию! — протянул он клочок бумажки и тронул машину.

— Постой! Я же просил тебя не отправлять! — крикнул Морев, не отпуская дверцы.

— Ты просил меня? — Бакуринский дал тормоз. — Ты что, уже совсем свихнулся из-за своей Женьки?

— Тебе ничего не передавали?

— Нет! Никто и ничего!

— А ведь обещала.

— Кто?

— Девушка с почты.

— Какая девушка? Там никакой девушки не было. Только две пожилые женщины.

— А ты откуда отправил? — начал догадываться Морев. — Из погранотряда?

— Да нет, из Стукалова! Там прапорщик на секунду заскочил к теще. А почта как раз напротив. Слушай, а почему ты раздумал?

— Потому что потому, — ответил Морев и, махнув рукой, в совершенно подавленном настроении пошел в дом…

Он знал, что случилось непоправимое. Через два-три дня, перед самыми праздниками, она получит письмо, которое воспримет не иначе, как удар в спину. И будет права. Он живо представил себе ее лицо — еще более некрасивое от слез, жалкое и несчастное. Однажды он уже видел ее такой. Но это было в больнице, когда она думала, что не застанет его в живых. Тогда за эти слезы он испытал к ней благодарность, хотя видел, что они вконец портят ее и без того неинтересное лицо. Правда, слезы вскоре высохли, а в глазах ее было столько любви и преданности…