Александр Золототрубов - В синих квадратах моря

— Вот ты какой, Федор… — задумчиво протянул Петр. — Исподтишка, да? А я должен за вас краснеть перед старшим помощником?

— Ну, что тут страшного, товарищ лейтенант? — развел руками матрос. — Ведь пустили же Гончара без шинели за голиками, и не беда. Просто старпом у нас придирчивый.

«Слышал, как я со Скляровым препинался, вот и себе позволяет, — подумал Петр. — А что, с меня, командира, взял пример…»

— Обсуждать действия старших я вам не позволю, — «строго сказал Грачев. — А за курение в рубке объявляло выговор.

Есть, выговор, — уныло протянул Сиваков.

Петр задумчиво стоял на полубаке. Мысли его вновь вернулись к Крылову. Где-то в глубине души он стыдился того, что вот так при докторе заговорил с матросом о женщине. Кому приятно выслушивать упреки о человеке, который тебе дорог? Вот он, Грачев, неотступно думает о своей Ленке, она для него лучше всех на свете. Так почему Крылов не может гордиться своей Таней? „Не могу, люблю ее…“ — эти слова матроса так крепко врезались в голову Петра, что он никак не мог уйти от них. Он шагал по кораблю, подавал различные команды. Но матрос маячил перед глазами. Уставничок… И чего он, собственно, обиделся? Неужели подумал, что Петр хочет разрушить его любовь?

„Схожу к нему“, — решил Грачев.

Крылов, казалось, спал. Он подставил лицо солнечным зайчикам, закрыв глаза. Петр и сам не знал почему, но все больше он привязывался к этому парню. Льдинки в их отношениях все таяли, и это радовало лейтенанта. Петр стоял рядом с койкой, он даже слышал, как глубоко дышал матрос. Но вот Крылов открыл глаза:

— Ко мне?

Петр мягко улыбнулся:

— А еще к кому же?.. Вот что, товарищ Крылов, — подчеркнуто официально сказал Грачев, — за смелый поступок командир корабля поощряет вас пятью сутками отпуска.

Крылов удивленно глянул на лейтенанта.

С моря тянуло холодным ветром. Крылов озяб на палубе, пока выкурил папиросу. Он смотрел на угрюмый берег. Далеко на сопке чернел дом Тани. Ему не терпелось скорее увидеть ее.

— Крылов, а я вас ищу, — к нему подошел Зубравин. — Заступите дневальным по кубрику.

— Я на сутки освобожден от вахты, — ответил Крылов. — Вы уж, товарищ мичман, не очень-то…

Зубравин покачал головой:

— Устава не знаешь, товарищ Крылов. От вахты освобождает не доктор, а командир. А потом, совесть поимей. Ты вот в лазарете лежал, а кто за тебя службу нес? Хлопцы, твои друзья. И, замечу, никто не хныкал. Считаешь, я не прав — сходи к лейтенанту. Он там, в каюте…

Крылову никто не ответил на стук, тогда он открыл дверь каюты. Грачев спал за узким столом (было время послеобеденного отдыха), положив голову на полусогнутую руку. Рядом лежали ручка и листок бумаги.

„Ленулька, милая, скука по тебе страшная. Пишу и вижу тебя всю — твое лицо, твои губы…“ — быстро прочел Игорь.

Ленулька… Ишь, какие слова сыплет. Вот тебе и сухарь лейтенант. Он только сейчас заметил, что спит Грачев в неудобной позе. Умаялся, лег бы в постель. А письмо-то какое. Любит… Ему Ленка дороже всего, а мне — Танька. Так что же ты, Грач, попрекаешь? Ножом ты меня полоснул по телу. Может, и вправду ты прав, что Таньке Кирилл по душе, а я так, чтоб не было ей скучно? Может, глазки мне строит, а я-то, дурень, страдаю… Только шутки со мной плохи, могу и руку поднять похлеще Кирилла…

Крылов осторожно расстегнул Грачеву воротник кителя, чуть приподнял голову и положил под нее свернутое полотенце. „Спи, Грач, а я пойду. Заступлю дневальным. Пусть мичман успокоится. Ему бы только устав соблюсти…“

А Петру снился сон. Лена приехала к нему. Такая сияющая, красивая. Царевна! Он целует ее и спрашивает:

— Где твои косы, стрекоза?

— Отрезала.

— Почему?

— Андрею нравится короткая стрижка. Вот такая. — И Лена медленно поворачивается.

Тут он проснулся. Рядом стоял Серебряков. Грачев вскочил, застегнул китель:

— Задремал, товарищ командир.

Серебряков сел, снял фуражку.

— Ты что старпому нагрубил? — спросил он, смерив лейтенанта суровым взглядом.

Петр покраснел. По лицу капитана 2 ранга было видно, что настроен он решительно и вовсе не собирается гладить по головке. Но ведь Скляров накричал на него, как на мальчишку и он…

— И вы решили ответить ему тем же? — докончил Серебряков его мысль. Командир говорил взволнованно, то и дело покашливая в кулак и не сводя глаз с Грачева. Петр пытался возразить командиру, но тот ссылался на факты, которые не опровергнуть.

— Я вам причинил много хлопот, — глаза Петра заблестели. — Но я могу уйти. На тральщик, куда угодно, только бы избавить вас от неприятностей.

Серебряков посмотрел на Грачева, осуждающе. Его больно ранили слова человека, которого он любил, как родного сына. „Я могу уйти“. Эх, лейтенант. Разве это поможет? И на тральщике ты должен быть хорошим моряком. Молчал и Петр, вытянув руки по швам. Потом выдавил:

— Тяжело мне…

— Верю, — капитан 2 ранга качнул головой. — Служба у нас такая — плавать не легко. Я вот скоро четверть века на море, и всегда мне было тяжело, — Серебряков откашлялся. — Быстро ты загораешься, в драку лезешь. Я не против драки, если она на пользу делу, а не в угоду самолюбию. Ломай свой характер. Ты ведь с людьми не умеешь ладить. Все окриком да окриком. А то забыл, что иных грозностью только озлобишь. Ты их душевностью, душевностью. Сочетай строгость и доброту. Умело сочетай, не то или в сухаря превратишься или в этакого добряка, у которого все вверх тормашками летит. Люди у нас хорошие. Возьмем Зубравина. Это же силища, а не человек. Недавно брата потерял. Держится орлом… А перед старпомом извинись.

Тяжелые шаги Серебрякова стихли где-то на палубе.

Грачев свернул полотенце, недоумевая, кто положил его под голову. Он быстро дописал письмо и сошел на берег. У почты встретил Серебряковых.

— Наш на корабле? — спросила Надежда Федотовна.

— У себя. Собирался домой.

Надежда Федотовна засыпала Петра вопросами, как ему море, здорова ли жена и когда приедет. Он едва успевал отвечать ей. Ира держала мать под руку, слегка наклонив голову, и внимательно слушала.

— Учится моя, наверное, сдает экзамены, — вздохнул Петр.

— Музыка — штука сложная, — заметила жена Серебрякова. — Ира вот тоже вечерами сидит, некогда и в Дом офицеров сходить.

— Мама сказала правду, — и девушка огорченно добавила, что никак не разучит „Лунную сонату“ Бетховена. Не могу прочувствовать отдельные моменты, не пойму я эту вещь. Многих оттенков не улавливаю.

Петр рад был сообщить, что Ленка чудесно исполняет сонату. Раньше он и сам не верил в ее талант, а потом о ней заговорили в консерватории.

— У Лены, видно, больше опыта. Приедет — мне поможет. Не возражаете? — Ира лукаво улыбнулась.