Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

В рубленом домике конторы, что стоял рядом с тепляком, сменялись лишь люди. Вот и Быкова заменила старого приискового геолога, умершего еще летом, а порядки извечно оставались старательскими.

Катя, ссутулившись, сидела за выщербленным столом и проверяла наряды. Работа была скучная, бесконечные цифры норм и расценок прыгали перед глазами, и девушка с трудом заставляла себя сосредоточиться. Вскоре она отложила карандаш, тоскливо посмотрела на голые, плохо проконопаченные стены, на забрызганный чернилами стол с пустой чернильницей, на разбросанные по полу окурки и тяжело вздохнула.

Может, глупо было бросить передовой рудник, культурный поселок, интересную работу, друзей и забраться в эту глухомань ради какой-то таежной романтики. На Новом ее ценили, дорожили ее советом, она была нужна. А здесь?.. Старатели ей, девушке, не доверяют, не слушают ее и делают многое плохо, но по-своему. Рудник только зарождается, а пока приходится оживлять этого мертвеца — Миллионный увал, будь он трижды неладен.

Трудно поставить себя со старателями. Ведь кайло и лопату они знают лучше, чем она, а большего и не хотят знать. «Живем, как наши отцы и деды, они не глупее нас были». В геологическую разведку старатели не верят, глумятся над пробами и анализами: на золотишко нюх старого старателя вернее всех наук. А тут еще три самородка величиной с кедровый орешек подняли — и совсем носы задрали. Работы опасные, и хотя в старые выработки вход запрещен, но старатели проникают туда в поисках богатых золотом целиков, не уследить за ними, каждый день жди неприятностей… В общем, попала в передрягу.

Катя подкинула в железную печурку несколько поленьев смолистого кедрача и, запахнув плотнее горняцкую шинель, подошла к маленькому окну с обледенелым, разбитым стеклом. Ее внимание привлекла странная сцена. На санной дороге, столкнувшись мордами, стояли две лошади, а их возницы громко ругались, потрясая друг перед другом длинными бичами.

— Ну! Сворачивай! — кричал худой, похожий на обезьяну.

— Нет, ты сворачивай, ты на простых санях едешь, а у меня груз!.. — орал другой, с пустым левым рукавом.

— Конь мой пристал, в снегу купался, — не сдавался первый.

— Сказал, не сверну, и все тут, — усаживаясь на сани, объявил безрукий.

Прислушиваясь к спору, Катя не заметила, как открылась дверь и в контору вошли курносый Вася Егоров и его черноглазый ученик Федот Иптешев.

— Здравствуйте, товарищ начальник! Зашли погреться перед сменой, — сказал Егоров, сдвигая на затылок шапку-ушанку.

— Присаживайтесь, только не курите, пожалуйста, здесь и так душно.

— Настоящий горняк табачного дыма не боится, — заявил Егоров. И, иронически поглядев на ее накрашенные ногти, безразличным тоном осведомился: — Значит, приехали подмогнуть нам золото разведывать?

Катя ничего не ответила, но покраснела и спрятала руки в карманы.

Вася счел себя победителем и переглянулся с Федотом:

— Форма вроде нашенская, горняцкая, а ноготков таких в шахте не видал. Пошли, напарник, нам на смену. Приветик!

Вдруг с шумом раскрылась дверь, и в комнату с криком: «Где начальник?» — вбежал безрукий возница.

— В кабинетах Степанова не ищи, он на стройке. Зачем он тебе? — полюбопытствовал Егоров.

— Михайла, распроязви его, столкнул с дороги мово коня, конь по уши в снег зарылся и не подымается. Порешил Михайла конягу, а с меня справлять будут, — жаловался безрукий.

— Доложи Катерине Васильевне, может, она поможет, — еле сдерживая смех, посоветовал Вася.

— Она? — с удивлением переспросил безрукий, показывая пальцем на Быкову. — Она хоть инженерша, да все одно девка. Михайла ее так пужнет, что она позабудет, как ее и звали-величали.

Катя поняла, что ей нужно вмешаться, вмешаться во что бы то ни стало, проявить характер, волю. Иначе оставаться среди этих людей ей будет нельзя: они уважают только сильных.

— Пойдемте сначала поднимем из снега лошадь, а потом будем зубоскалить, — твердо сказала Катя и первая вышла из комнаты.

В слабо освещенном забое, с двумя тускло мерцающими свечами, сидел на корточках Федот, рядом с ним на груде породы, положив под голову ватную фуфайку, сладко храпел Егоров. Время от времени Федот тряс его за плечо, но Вася продолжал спать. Перед Иптешевым лежала опрокинутая набок деревянная тачка, на борту ее чернильным карандашом была нарисована шахматная доска, разных размеров темные и светлые камешки изображали фигуры. Федот думал, передвигал камешки и опять принимался трясти Егорова.

— Васька, тебе говорят, вставай! Васька, второй час храпишь, работать надо!

Егоров лениво потянулся и, сладко зевнув, пробурчал:

— Отстань. На баяне так до рассвета заставляете играть, а отдохнуть даже на работе не даете. Покланяешься в другой раз…

— Штрек идти надо. Вагонетки стоят, песку нет, это плохо. Начальница ругаться будет, она шибко строгий.

— Это ты что же, Катьки-инженерши испугался?

— А тебе разве начальница не нравится?

— Это в каком таком смысле? Ноготки и прочее нравятся, а больше ничего выдающего в ней нет.

— Смотри, однако, прогонит тебя, как Михайлу. Давай работать будем.

— От работы лошади дохнут, это ты учти, Федот. У меня, к слову, есть и другие потребности, я люблю, например… помечтать. Вот лежу и мечтаю. Собрать бы все горы, что стоят на земле, в одну гору, сложить бы все камни в один камень, слить бы все озера, моря и океаны в одно море, а потом закатить бы этот камень да на эту гору, да пустить бы его в это море! Вот бы, Федот, булькнуло-то… Мировые проблемы решаю, а ты работать!..

Привстав, Вася сел на фуфайку и, увидев в темном штреке огонек приближающейся карбидной лампы, шепнул Федоту:

— Кажись, идет.

Быкова шла пригнувшись, чтобы не запачкать горняцкий берет о скользкие перекладины-огнивы. Осмотрев забой, она спросила:

— Вася, почему мало ушли забоем?

— Нет крепежника. Я не хочу нарушать правила безопасности, надо все чтобы как по инструкции, — насмешливо улыбаясь, развел он руками.

— А почему не сказал мне ни слова в начале смены или не послал Федота? Штрек наш разведочный, от него артель ждет особых результатов, а вы прохлаждаетесь. Отнесу простой за твой личный счет, в другой раз побеспокоишься, — строго сказала Катя и пошла к шурфу-лесоспуску.

Она оступилась на мокрой плахе и, чтобы не упасть, ухватилась за грязный подхват.

— Осторожно, не замарайте маникюр, чего доброго и его отнесете за мой счет.

Катя осветила лесоспуск и увидела, что он весь забит крепежным лесом. Поняв, что над ней издевались, она, не помня себя, подбежала к Егорову и, вцепившись в отворот его куртки, закричала:

— Слушай, ты! Мне надоели твои издевки. Простои организуешь, чтобы выжить меня из шахты? Но ты сам вылетишь раньше. Я на работе и шутить над собой не позволю! Отправляйся наверх и передай Рудакову, что я удалила тебя из шахты.