Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

— Знаю, смалодушничала, но я не могу больше… уеду, — тихо сказала Катя.

Наташа поднялась, отошла к порогу.

— Поначалу мечтала я пойти в медицинский, а вчера решила — пойду в горный, чтобы на тебя похожей стать. А ты, ты… — И, не договорив, она ушла. Обитая войлоком дверь медленно затворилась.

Катя долго сидела не шевелясь над раскрытым чемоданом, не решаясь больше к нему притрагиваться.

Степанов с раздражением бросил карандаш на лежавшую перед ним директиву.

— Руководящих указаний не меньше, чем снегу в тайге. Черт знает что пишут! Неправильно, видите ли, используем лошадей. Мудрецы рекомендуют сократить разъезды, сосредоточить лошадей на основной работе, не распыляться и т. д. Я прошу коней и трактора, а не советов, как управляться с калечью. Получается игра в футбол бумажками: я — им, они — мне. Кто последний ответил, тот и забил гол. Ты же, Павел Алексеевич, знаешь, что я своего Серка отправил возить дрова в больницу, контору не можем отопить из-за буранов… — обращаясь к Пихтачеву, возмущался Степанов.

Тот демонстративно молчал. Они давно разошлись во взглядах на рудник, и Степанову не следует ждать от него поддержки. Замолчал и Виталий Петрович, поняв настроение Пихтачева.

«Не будь буранов, мы обеспечили бы рудник оборудованием, материалами, не говоря о продуктах, — думал Степанов, прохаживаясь из угла в угол холодного кабинета. — А сейчас будто назло получается: на стройке во всем, кроме снега, то и дело перебои, и кое-кто на этом играет. Пихтачев работает спустя рукава и посмеивается: «Хоть пень колотить, лишь бы день проводить».

На столе резко зазвонил телефон. Степанов снял трубку. Говорили с радиостанции.

— Меня вызывают? Управляющий трестом? Хорошо, передавайте его вопросы. Как идет декада повышенной добычи? Так… Закрыть все цеха и всех в шахту? Здорово придумали! Предупреждает о персональной ответственности? Очень оригинально! А теперь отвечайте. «План этого месяца выполним без штурма, на Миллионном наткнулись на обогащенные золотом пески, но их скоро отработаем. Сотый раз прошу трест помочь в завозе грузов, оборудования. Когда ждать поступления? Прошу вас приехать на Южный, ознакомиться на месте, оказать помощь. Наши радиоразговоры бесцельны: вы не знаете прииска. Жду ответа на мои вопросы».

Степанов долго стоял у телефона, но ответа от управляющего не последовало. В раздумье инженер положил трубку, устало опустился в кресло. Борьба на два фронта? Хватит ли сил? Степанов подышал на застывшие пальцы.

Пихтачев сидел на диване и наблюдал, как изо рта Виталия Петровича вслед за каждым словом вырывалось облачко пара. «Не жарко здесь… — ежась от холода, подумал он, неприязненно оглядывая и Степанова, и светлый кабинет. — Прав все-таки я, и трест против вашей дурацкой затеи. Народ послушался тебя и Рудакова, потому что вы умнее и ученее Пихтачева. Только скоро и меня, дурака, вспомнят. Голосовать резолюции легко, деньги артельные разбазарить тоже просто, а отгрохать рудник в сибирской тайге, да еще зимой, — потруднее. Бураны поправочку к вашей резолюции вносят, не в Крыму живем! Не послушали Пихтачева — сами и расхлебывайте». Ревнивое самолюбие все еще мучило Павла Алексеевича, мешало ему работать с обычным самозабвением. Он выжидал: а может, еще утрясется все?

— Я предлагал лошадей купить. Просмеяли и обозвали всяко-разно, — зло сказал он.

Виталий Петрович встрепенулся:

— Ты мне не о лошадях, а о горном цехе скажи… Заваливаем строительство горного цеха.

В кабинете стало как-то особенно тихо.

— Об этом раньше надо было думать, — вспыхнул Пихтачев, — когда планировали! Оборудование за тридевять земель, а мы стройку завели. Голыми руками… Плетью обуха не перешибешь. Понятно?

Степанов рывком отодвинул кресло и вышел из-за стола.

— Ты отлично знаешь, на что мы рассчитывали. Если бы не бураны…

— Бураны тоже надо планировать, — перебил Пихтачев. — Мы не в городе. Не первый год в тайге живем… — Он поднялся, красный от волнения, злой, готовый ко всему.

Степанов резко спросил:

— А ты что делаешь с тем оборудованием, которое есть у нас? Почему вагонетки возили по частям? Ты знаешь — третью смену люди простаивают. В первую смену шпал не было, во вторую — костылей не подвезли, а сегодня за накладками на весь день уехали. Тоже бураны виноваты? Вчера ты мне докладывал, что рельсовый путь готов. Как это называется?

Пихтачеву отвечать было нечего. Колесные скаты, действительно, привезли через неделю после кузовов, а насчет готовности рельсового пути он приврал, надеясь в ночь закончить работу. Не ожидал Пихтачев, что Виталий Петрович пойдет ночью на самый дальний участок новой стройки. «Нет, Степанова не обманешь, только сам в дураках останешься», — заключил с горечью Пихтачев и, сбавив тон, все-таки попробовал оправдаться:

— За всеми не доглядишь. У меня и по хозяйству хлопот полон рот.

— Все дело в том, что вы еще в рудник не верите, хотя и работаете иногда день и ночь. Уговаривать мне вас надоело, у меня терпения поменьше, чем у Рудакова. И голову подставлять за вас не буду — одна, запасной не имею. Так вот: горный цех пока будет строить Быкова, людей, председатель, передашь ей, а что с твоей артелью делать, решим после, — твердо сказал Степанов.

— Знаю, Виталий Петрович, артель для тебя, что кость в горле, давно замахиваешься, — крикнул Пихтачев и, хлопнув дверью, выбежал из комнаты.

Степанов вздохнул, подошел к стене, где висел план прииска Южного, и, чтобы успокоиться, стал рассматривать его. В центре карты красным кружком был нанесен поселок Южный, а в стороне от него черными кружками обозначались объекты работ. Самый дальний кружок, на юге, на реке Кедровке, — мелкий объект старика Захарыча, брошенный им еще до перехода в артель. До весны бездействовали и пять гидравлик на севере от Кедровки. Рядом с поселком кружок Миллионного увала и красная звезда рудника. Загорится ли она на шахте или только будет красоваться на плане?

Степанов вспомнил Новый и горько усмехнулся. «Предприятие хоть куда! И это называется — меня выдвинули…»

В дверь постучали, и в кабинет вошла пожилая женщина в старой мужской не по росту тужурке и в черном ситцевом платке. Степанов знал, что это жена дяди Кузи, она раздражительна и сварлива.

— Заявление на расчет принесла, нарисуй резолюцию! — выкрикнула женщина всхлипывая.

— Подожди плакать, подожди, Ильинична. Объясни толком, в чем дело.

— Чего тут объяснять? За прошлый месяц получила я на трудодни одни слезы, узнала, почем фунт лиха. А другие артельщики — взять хоть бригаду на Миллионном — не о хлебе, а о спирте думают. Им, видишь, подфартило, а нам фарту никогда не видать. Отпусти нас с Кузей, пойдем на Новый, на казенные работы!