Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

Катя резко повернулась и почти бегом покинула забой. Некоторое время Вася и Федот растерянно смотрели друг на друга.

— Получил? — сбрасывая с тачки камешки-фигурки, подзадорил Федот.

— Как пустую породу, выбрасывает меня, — глотая комок, подступивший к горлу, прошептал Вася. Он сорвал с головы шапку и швырнул ее на землю.

— Иди к Сергей Ивановичу, пускай выручает, — тоже поняв, что дело серьезнее, чем можно было предположить вначале, искренне огорченный, предложил Федот. Ему было жаль своего учителя, хотя поведения его он не одобрял.

— Не пойду, сам схлопотал… А ноготки-то у нее железные, на своей шкуре испытал, — растерянно добавил Егоров и, накинув на плечи фуфайку, вразвалку ушел от Федота.

Дела на Миллионном шли хорошо: план перевыполнялся и по добыче песков, и по намыву золота.

Краснов сдержал слово — Дымов и Михайла были переведены на увал. Недоверие, с каким Катя отнеслась к Дымову как к старому приисковому хищнику, прошло, работал он быстро, с утайкой золота не попадался, и Быкова теперь не просиживала почти целую смену в его забое, что она делала по совету Рудакова, когда начинала работу на Миллионном увале.

Каталем у Дымова был Михайла. Он тоже работал споро и, как видела Катя, всячески старался загладить свою вину. А сегодня Михайла катал особенно проворно. Наступили последние дни месяца. Дымовское звено должно быть передовым на шахте, чтобы комар носа не подточил. Согнувшись и выпятив вперед длиннущие руки, он, ловко балансируя, катил тачку по деревянной плахе-выкату и покрикивал: «Ну, берегись!» Неожиданно в темноте столкнулся с Красновым.

— Ты что, Пижон, оглох? — кричал Михайла на завхоза, пытаясь поднять опрокинутую тачку.

— Чего шумишь? Начальницы здесь нет, она без оглядки от Васьки вылетела, усердия не приметит, — засмеялся Краснов и дружески толкнул Михайлу. — А ловко вы ее с Дымовым опутали, она его даже в пример ставит. Передай Графу: «Снимайте, черти, ангельские крылышки, и за дело пора». Золото в вашем забое не из бездонной бочки добывается, нужно урвать и себе. Нахапали небось, а про своего благодетеля забыли, варнаки.

— Подъемное золотишко, что смогли, припрятали, только совсем малость. А куда ты его денешь?

— Вы только давайте мне побольше, а я сбуду одному знакомому дантисту, как только в город попаду. Поглядывай за Графом. Жду внизу. — И Краснов свернул в темную рассечку.

Михайла пошел обратно за лопатой и, тихо приблизившись к забою, спрятался за подхватную стойку.

Дымов, согнувшись, торопливо подкайливал почву и внимательно рассматривал отбитую породу. Вдруг он выпрямился, воровато огляделся по сторонам и наступил сапогом на маленький золотой орешек, желтевший среди серой каменистой породы. Решив, что никто из рабочих не видит его, он вытащил из кармана кисет с табаком и нарочно обронил его около ноги. Еще раз осмотрелся, нагнулся и, ловко сунув золотину в кисет, поднял его.

Когда Дымов, довольный своей находкой, закурил, Михайла вышел из засады и попросил у него табачку.

— Нету, весь кончился.

— Ты дай кисет, я выскребу, — настаивал Михайла, зло глядя на Дымова.

Тот заподозрил недоброе и, взявшись за кайло, бросил:

— Тебе не закурить, а понюхать?.. Если видел, то помалкивай, как я молчал, когда ты золотину за щеку прятал, а бывало, и глотал, если Быкова за тобой следила.

— Положи, Граф, кайло, дело есть, — изображая улыбку страшным движением своей огромной челюсти, прошептал Михайла. — Придется поделиться нам с Пижоном, взад пятки с ним нельзя. Готовь гостинец.

Дымов выругался, молча отпилил от крепежной стойки небольшую чурку и ломом выдолбил в ней углубление. Вместе с Михайлой насыпал из бумажного капсюля в дырку крупных золотинок и сверху забил деревянной пробкой. Вымазав чурку глиной и сделав топором условный крестовый затес, Дымов бросил чурку на тачку и сказал:

— На растопку десять золотников хватит с него, хапуги.

Михайла закидал тачку другими чурками, щепками, камнями и покатил ее к отвалу пустой породы, где внизу дежурил Краснов.

Катя с большим трудом доработала смену и, написав рапорт Рудакову, ушла домой. Ветер всю дорогу пытался свалить ее с ног, зло хлестал в лицо крупяным снегом, заметал тропинку. Оступаясь с тропинки, она не раз купалась в глубоком снегу. Со свистом мела поземка, монотонно гудели невидимые в темноте провода. Казалось, что мир исчез, ничего не оставив кругом, кроме снега и ветра, и нет от них спасения.

Наконец, добралась Катя до заметенного крыльца, открыла дверь и, отряхнув с себя снег, вбежала в темную комнату. Не зажигая света и не раздеваясь, она бросилась на диван и дала волю слезам. Обида на людей и жалость к себе, тоска по родным и друзьям, чувство одиночества — все сразу нахлынуло на нее.

Торопливые шаги на крыльце и стук в дверь заставили девушку насторожиться.

Стук повторился — настойчивее и громче. Катя вскочила с дивана, на цыпочках подошла к окну. Сквозь закуржевелое стекло она узнала Егорова и, кинувшись к двери, защелкнула замок. Егоров постучал еще раз и сильно дернул дверную ручку. Страх парализовал Катю, она беспомощно опустилась на табуретку. «Чего ему надо? Может, пришел рассчитаться со мной? От старательского парня можно всего ожидать. Нужно уезжать отсюда, немедленно бежать из этого медвежьего угла…» Не вполне понимая, что она делает, Катя рывком выдвинула из-под кровати чемодан, как будто она могла осуществить свое намерение немедленно.

Егоров стучал все сильнее. Катя беспорядочно бросала в чемодан первые попавшиеся под руку вещи.

— Что ломишься? — раздался за дверью высокий голос.

И у Кати сразу отлегло от сердца. Она прислушалась.

— Наташа?.. Мне с инженершей поговорить требуется, — послышалось в ответ.

— Нашел время! Завтра на работе поговоришь.

— Но увижу я завтра ее, она меня из горного цеха тово… а Рудаков перевел в лес. Я мог бы передовым забойщиком стать, а теперь крепежник для шахты заготовлять буду, — обидой звенел Васин тенорок.

— И то дело. Может, ты, «передовой забойщик», в лесу ума наберешься, там с медведями шутки плохи.

— А с инженершей еще хуже. Я только наш старый горняцкий закон исполнил — подшутил над новичком. Все по инструкции, нужно объяснить ей это.

— Иди, объяснишь в другой раз.

— Мне, может, морально тяжело.

Тенорок умолк, и постепенно затих скрип морозного снега под тяжелыми мужскими шагами.

Снаружи легонько постучали. Катя включила свет и открыла дверь. Наташа увидела чемодан с беспорядочно набросанными вещами. Катя присела на краешек стула, закрыла лицо руками. Наташа молча подошла к чемодану, опустилась на колени и расправила помятый воротничок лежавшей сверху кофточки.