Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

Степанов приказал Маше и Петру бежать за деревянными щитами на ремонтный участок, а сам стал стягивать к промоине коряги, камни, ветки. Вскоре он увидел Бушуевых, безуспешно пытавшихся с борта канала загородить промоину щитом. Бурный поток воды выносил щит кверху, его приходилось ловить. Степанов слышал шум осыпавшейся земли с подмываемых бортов канала. Больше не раздумывая, он прыгнул в канал и, подведя щит к промоине, плечом прижал его к борту. Маша закричала, забегала по борту канала, не зная, чем помочь Степанову. Петро стал снимать плащ. Степанов из последних сил прижимал щит, ледяная вода жгла тело, ноги скользили по глине, а вода все прибывала.

Степанов кричал Петру, чтобы тот не прыгал, а таскал камни и ветки, забивал за щитом промоину, но тот за клокотом водопада ничего не расслышал. Маша поняла Степанова, растолковала Петру, и вместе с Петром они принялись таскать камни и валить их в промоину.

У Степанова свело ногу, энергичным движением он поборол конвульсию и стал крепить щит. Внезапно вода пошла на убыль — значит, открыли выпуска. Замер и шум водопада, вода теперь только сочилась через баррикаду из щита, камней и сучьев, и Степанов, поднявшись на борт канала, крикнул Маше, чтобы быстрее разводила костер. Убедившись, что угроза миновала, он поспешил домой переодеться.

Маша набрала охапку веток и под ближайшей пихтой развела костер, застлала землю толстым слоем пихтовых лапок. Бушуевы, оба промокшие, подсели к огню. Петро разделся, стал отогреваться. Маша выжимала мокрую одежду.

— Как так получилось? — спросила она, когда Петро немного пришел в себя.

— Прибежал сюда и вижу — вода через борт идет. Прямо на глазах размывает. Еще минута-две — и весь борт смоет. Стал я лопатой землю набрасывать, а земля-то мерзлая, воду не держит. Как на грех карбидка погасла. Начал заправлять, впопыхах не заметил, как и лопату в канале утопил. А тут прибежал Пихтачев, кричит: «Держи промоину, пока выпуска открою!» А держать-то нечем…

На свет костра вышел Пихтачев. Измазанный глиной, мокрый, он тяжело дышал. Осмотрев заделанную промоину, подошел к Бушуеву.

— Хлебни микстурки от простуды. Профилактика — дело верное! — Пихтачев протянул Бушуеву бутылку спирта.

Тот выпил из горлышка.

— Машка, отвернись! — скомандовал Пихтачев. — Хочу раздеться. Промок до сердца. Подсохнуть надо… Понимаешь, Петро, странно мне показалось: почему все выпуска заклинены намертво, а?

— Верно… Степанов тоже ругался. При такой воде верная авария.

— То-то и оно-то! У тебя борт здесь уже промыло, хорошо, что вовремя хватились. А у выпусков человек бродил, следы на глине оставил. Видал, что он сделал?.. Так вот, я с первым выпуском минут двадцать возился — никак не мог сразу открыть. С другим возился с четверть часа. Потом притащил бревно вместо ваги и двинул им в сердцах изо всей силушки. Да не успел отскочить. Здорово искупался, чуть не утонул в темноте-то!

Пихтачев сидел у костра в одном белье и выжимал брюки.

Маша рассказала, как Степанов закрывал промоину.

— Здорово! — вырвалось у Пихтачева. — Хоть и не люблю я его, но мужик он настоящий, везде сам первый, и все молчком. Выходит, я его тоже не зря микстурой угощал.

Один за другим раздались три взрыва.

— Наташа затор взрывает, — объяснила Маша.

Вдоль канала все больше и больше загоралось огней. У костра Бушуевых появился Степан Иванович.

— Ишь загорают, пляжники! — с завистью сказал он, присаживаясь к огню. Он тоже промок и, стащив резиновые сапоги, стал греть у костра озябшие ноги.

Пихтачев предложил своего целебного бальзама и строго спросил:

— А почему ты, председатель, дежурных канавщиков не назначил? И почему выпуска не подготовил, заклинил все?

— Был дежурный! Он и предупредил о начале паводка. А много их зачем назначать? Гидравлики еще не работают. И при тебе, Павел Алексеевич, так всегда было. А выпуска все были подготовлены, сам проверял два дня назад. Кто же их сейчас заклинивать будет! — удивился Кравченко.

— Нынче весна дружная, не ожидали такой, — сказала Маша.

— Он председатель, значит, должен все проверять и всего ожидать, чтобы я через него не мок безо времени, — буркнул Пихтачев.

Степан Иванович обулся и спустился в разрез. А у костра еще долго гудел приглушенный басок Петра и звенел высокий тенорок Пихтачева — они спорили: кто заклинил выпуска?

На рассвете дождь перестал. Вода в канале посветлела и уже свободно бежала к водопроводному баку.

Пихтачев с Бушуевым сидя дремали у тлеющего костра. Их разбудил охрипший голос Степанова, где-то неподалеку отдававшего команду:

— Разойдитесь, разойдитесь!

Взрывов они не услышали, но между деревьями, со стороны гидравлического разреза, увидели белые облачка дыма, растаявшие в утреннем легком тумане.

Бригада Ивана Кравченко готовилась впервые начать механизированную проходку, и Сергей Иванович пришел в штольню за два часа до начала смены.

Передовая выработка просекала крепкие коренные породы. По внешнему виду она походила на железнодорожный туннель: такие же стены, откаточные пути. В маленькой боковой рассечке виднелись красные тележки передвижных компрессоров, от них к забою тянулись резиновые шланги.

За железными вагонетками на рельсовых путях Рудаков увидел Ивана Кравченко и Федота Иптешева. Иван продувал резиновый шланг, Федот смазывал буровой молоток.

У забоя, размечая мелом расположение шпуров, стояла Катя Быкова.

— Привет «атомной энергии»! Не сидится дома? — подавая Кате руку, спросил Рудаков.

Девушка глубоко вздохнула.

Рудаков взял шестигранный стальной бур и осмотрел головку.

— И у нас начинается революция. До сих пор как ни старались, а бурение да заряжение, отпалка и проветривание, погрузка да отвозка руды два дня занимали. Значит, мы один цикл в двое суток делали, — прикидывал Рудаков.

Федот утвердительно кивнул.

— А по новому графику сразу же будем давать в сутки два цикла. Скачок немалый.

Рудаков скомандовал включить молотки. Иван стал на правую, а Федот — на левую сторону забоя. Молотки часто и громко затарахтели. В забое стало непривычно шумно.

«Как пулеметная очередь», — невольно подумал Рудаков.

Держа в руках трясущиеся буровые молотки, бурильщики с силой давили ими на грудь забоя. Стальные буры, быстро вращаясь, разбрасывали искры и сероватую пыль, долбили плотные, мелкозернистые граниты. Серая пыль оседала на каски, лица и брезентовые костюмы бурильщиков.

Иван выключил подачу воздуха, молоток сразу замолчал. То же сделал и Федот. В забой вернулась тишина.

— Пылища-то! — регулируя бур, сказал Иван.