Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

Пихтачев нашел Захарыча около электрической пилорамы. Старик отбирал для эстакады стойки.

— Здорово те, — приветствовал Пихтачев старика.

— Здорово-ка.

Глаза Захарыча азартно горели, он с жадностью ощупывал каждую стойку.

Пихтачев с любопытством смотрел, как огромное кедровое бревно, лежащее на рельсовой каретке, проходя через станок пилорамы, на глазах превращается в брусья, доски, горбыли. Шесть пил быстро двигались вверх и вниз, легко расправляясь с вековыми гигантами.

— Чудо-машина! Двадцать пильщиков заменила! — хвастался Захарыч. — Смотри, что отгрохали! — Старик показал рукой на фабрику.

— Балок не хватает, — сообщил ему Пихтачев.

— Аврал у нас, что я могу поделать! Глотают их, как Михайла пельмени, — отшутился старик.

Узнав, что Пихтачев пришел проверять обязательства строителей, Захарыч отрезал:

— Двести процентов с гаком, паря, дадим сегодня!

— Этак вы, пожалуй, и горняков догоните! — нарочно пустил шпильку Павел Алексеевич.

— Прямо-то, как же! — распетушился старик. — Ты не ослеп, часом? Да мы их давно на полном вперед обошли!

— Рано расхвастался, Захарыч! — урезонил Пихтачев. — Кто победит — время покажет. Лучше расскажи, как дела.

— А так! — Захарыч поднял короткое бревно и легко откинул его в сторону. — Прошлый месяц нас побили землекопы, а с этой машиной теперь мы всех побьем.

Захарыч сложил в трубочку ладони и закричал:

— Народ! Слухай сюда! Утискались за день, ужинать пора. Заодно ревизора послушаем.

Плотники уселись на свежеоструганные доски, чуть поодаль от большого котла, висевшего над костром.

Старуха стряпка, по-приисковому мамка, разложила по тарелкам ломти черного хлеба, зеленые пучки едкой черемши — «таежного лимона», как звал его Захарыч. Поставила на широкий стол миски с дымящимися щами и, достав из котла жирный кусок мяса, стала резать его на части.

— Ково, паря, делать будем? — хитро улыбаясь, спросил Захарыч Пихтачева и притащил откуда-то полуведерный бидон. Осторожно, чтобы не пролить ни капли на землю, он разлил по кружкам квас.

Люди подсели к столу. Некоторое время в тишине слышался только стук ложек о деревянные миски. С обычной торопливостью ел Михайла.

Последнее время он жил под постоянным страхом разоблачения. Каждый день, приходя на работу, ждал вызова в контору: ведь Краснов давно грозился выдать его. Но проходили дня, его не трогали, и мучительная неизвестность была хуже кары.

Лицо Михайлы было болезненно-сосредоточенным, он ел молча, не отвечая на шутки плотников.

— Михайла ест один раз в день — с утра до вечера.

— Нет, он ест часто, но много.

— Похудел даже на одну слезинку…

Михайла, помалкивая, проворно двигал челюстями.

— В охотку ест, от пуза.

— И чего вы на человека наседаете? Михайла, брат, и работать стал мастак. Угонись-ка за ним попробуй, — сказал Захарыч.

— Это верно, все доски съел, пилорама не поспевает. Намаялся с ним, спину не разогну. — Лебедчик Пашка положил на стол ложку, вытер ладонью жирные губы и сладко потянулся.

Плотники крутили цигарки.

— Значит, вы обязались досрочно закончить строительство фабрики, — говорил, просматривая обязательства бригады, Пихтачев. — Этот пункт у нас будет выполнен, ничего не скажешь.

— Неверно, паря! Перевыполнен! — воскликнул дядя Кузя. — Окромя фабрики дробилку да эстакаду к маю наполовину закончим.

— Заливаешь? — усомнился Пихтачев.

— Не спорьте с ним, ребята! — опять раскипятился Захарыч. — А ты, проверщик, запиши: работа у нас потоком пошла, меньше трехсот процентов до праздников давать не будем. — Хлебнув ложку щей, Захарыч обернулся к плотникам: — Окореняли мы теперь здесь. Так я говорю, ребята?

— Верно!..

— А как у вас насчет норм? — спросил Пихтачев, с удовольствием поглощая горячие щи.

Нормировщик, долговязый парень, раскрыл блокнот, поводил куцым карандашиком по колонке цифр.

— Извиняюсь, разрешите. За двадцать пять дней в среднем на бригаду сто восемьдесят шесть процентов. За месяц ожидается больше двухсот.

— А двенадцать плотников, что обещал Захарыч обучить?

— Извиняюсь, разрешите. Шестнадцать обучил, — ответил за бригадира нормировщик, — все по четвертому разряду трудятся.

Пихтачев делал отметки в записной книжке, а Захарыч поставил карандашом какие-то только ему понятные знаки на гладко выстроганной доске.

— Что это ты там за каракули выводишь? Какая такая у тебя двойная бухгалтерия? — Пихтачев, насмешливо улыбаясь, похлопал по доске.

— Сам ты двойная бухгалтерия! У нас все начистоту! — обиделся старик. Потом сердито заторопил Пихтачева: — Ну, паря, все прописал? Ежели все, отпусти наши души на покаяние. Однако еще часика три поработаем. Может, и ты подмогнешь нам? Не отвык от нашей работы, бывший кабинетчик? — уязвил напоследок Захарыч, отряхивая с бороды крошки черного хлеба.

— У нас веселей, Павел Алексеевич, — вставил дядя Кузя.

— Э, старички, разве я сидел когда в кабинете? Напраслину уж только на меня не возводите! — отбивался Пихтачев. — Давайте к делу ближе. Брак в работе был?

— Браку не было.

— Может, какие переделки, а? — Подмигнув, Пихтачев заложил за ухо окурок.

— Переделки?.. — Захарыч поперхнулся и закашлялся. — Переделки, понятно, были. Мастера — молодые, тайга и та не сразу растет.

— Это все справедливо. Только в вашем обязательстве сказано: брака не допускать. Выходит, не выполнили, а уже на лаврах вздумали ночевать. А с экономией как?

— Малость тоже не уложились, кубов десять леса перерасходовали. Да ведь лес-то плохой, отходов сколько!.. А главное, чем его считать, ты смотри, сколько построено! — шумел Захарыч.

— Неверно, батя! По-старому, по-старательски, это у тебя получается. Считать надо, обязательно считать, — дружески наставлял Пихтачев.

— Ты, Павел Алексеевич, на притужальник не бери. От тебя такие слова смешно слушать, — сердито пробурчал старик.

— Забыть пора про старое. Хотите, я вам почитаю, что в стране делается?

Пихтачев торжественно развернул свежий номер «Правды» и прочел заметку о комплексной экономии.

— Экономия — великое дело! — сказал многозначительно Пашка и поднял вверх указательный палец.

— Посчитайте сами, что можно было бы сделать из выброшенных кубометров. А если бы сэкономили еще? — подзадоривал Пихтачев.

— Поди-ка, верно! — задумчиво промолвил Захарыч. — Не считаем мы лес, в тайге, дескать, его много. И ежели всерьез говорить, то можно наполовину, однако, отходы сократить.

— Не… хватил! Многовато, пожалуй, будет. — Дядя Кузя покачал головой.

— Раз я сказал, значит, отрезал. Ты что, субординацию не знаешь? — набросился Захарыч на дядю Кузю; он не терпел, когда его поправляли.