Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

— Как себя чувствуешь, Виталий? Поправляешься?

— Сразу стало лучше, как по твоему приказу запретили доступ к моему бренному телу, — ответил Степанов, неласково поглядывая на друга.

Сергей Иванович усмехнулся:

— А ты знаешь, Лида, что Виталий все же прорвал нашу блокаду? Вчера он передал Пихтачеву чертежи лесотаски. Эта фараонова мумия продолжает отдавать повеления даже из саркофага.

— Не может быть этого! У нас никто не был, я все время дома, — усомнилась Лидия Андреевна.

Виталий Петрович предупреждающе посмотрел на Светланку, но та, не замечая его взгляда, выпалила:

— Это я ходила к дяде Пихтачеву, бумагу носила…

— Вот она, «пятая колонна»! — засмеялся Рудаков и усадил к себе на колени Светланку.

Степанову хотелось знать все приисковые новости, однако он сдерживал себя, молчал. А Рудаков, как нарочно, долго возился со Светланкой, потом принялся читать ей книжку, затеял игру в прятки.

Лидия Андреевна, так и не решившись заговорить о золоте, ушла на кухню готовить ужин. Виталий Петрович не выдержал:

— Спасибо, что зашел поиграть с дочкой в прятки.

Рудаков улыбнулся:

— О нашем руднике не хочу с тобой говорить, потому что ты опять будешь кипятиться, а это вредно для тебя.

— Я буду просто слушать как любопытный больной, — обещал Степанов и приподнялся на кушетке.

— Хорошо, тогда согласен. Только ты лежи.

Степанов вздохнул. Рудаков взял стул и сел около кушетки.

— В горном цехе рудника дела неплохие: два цикла даем, скоро дадим и три — пришли новые машины. Екатерина Васильевна молодец, дело знает и работает с огоньком.

— Еще не влюбился? Плохо. Значит, стареешь, брат, — перебил Виталий Петрович.

— Вот и я так думаю, что стар, а то бы обязательно влюбился, — улыбаясь, ответил Рудаков и подумал, как бы лучше подступиться к мучившему его разговору о золоте. Решив, что лучше сказать об этом в конце беседы, он продолжал: — Важно, что мы втягиваем в ритмичную работу весь цех, а не разовые рекорды ставим. Понимаешь, Виталий? — Наклонившись к другу, Сергей Иванович положил на его плечо ладонь. — Только теперь труд наш, горняцкий, и на золоте радостным становится.

— Эх, Сергей, — Степанов резко повернулся на кушетке и сел, подтянув колени к подбородку, — не могу я валяться в такое время! Понимаешь, тошно! Ох, тошно… Как стройка?

— Фабрика и гидростанция растут… не скажу, как грибы после дождя, но растут. По шоссе дорстроевские машины уже до перевалки проезжают, в июне доберутся до нас — Рудаков помолчал, как бы раздумывая, говорить или нет, и добавил: — Скоро сотня новых домов у нас появится. Все прибывшие тракторы поставил на вывозку леса для жилых домов. Амбулаторию отремонтировал. Как видишь, пользуюсь твоей болезнью. Хоть на час, но калиф! — усмехнулся он.

— Плохо, что эта шутка не только моего самолюбия касается! За рудник с меня спрашивать будут, а мы индивидуальные домики строим. Да на поселковые тротуары лес возим, как я слышал, — с явным раздражением заметил Виталий Петрович. — Этим надо общественности заниматься, а не мне. Нас всех здесь ради золота держат. Будет рудник, тогда можно развлекаться и другими хорошими делами. А добрым за счет другого легко быть!

— Для таких людей, как наши, Виталий, мы обязаны быть добрыми. Ты погляди на Наташу, Ивана, Федота, Захарыча. Неужели они, Виталий, своей работой не заслужили новых домов, которые нас обязывает строить правительство? Неужели рабочие должны ходить по колено в грязи только потому, что живут в таежном поселке, а не в городе? Почему наша молодежь должна быть лишена возможности заниматься спортом на стадионе, как это делают молодые парни и девушки на Новом? Почему? — говорил Рудаков. — Только потому, что мы не справляемся с планом добычи золота? Плохое объяснение, Виталий. Не большевистское. Подумай сам!

— Правильно, Сергей! Теперь, я думаю, Виталий поймет бестактность своего поступка! — крикнула в дверь Лидия Андреевна.

Виталий Петрович нахмурился. «Трудно спорить с Сергеем. На этот раз я, пожалуй, зауросил. Из-за приступа самолюбия имел бы неприятность и от партийных органов, и от треста, если бы Сергей не настоял на своем. Да! Выходит, «суд критиков» обязан заседать ежедневно».

Сняв со стены ружье, Рудаков повертел его в руках, переломил, посмотрел через нечищеные стволы на свет лампы.

— Давно не стрелял?

— Давно. Обидно — в тайге живем, а на охоту времени не выберем, — ответил Степанов и взял со стола шахматы. — Сыграем?

— Давай.

— Эх, протянуть бы мне еще лет двадцать, а там буду жить сколько захочу! — расставляя фигуры на шахматной доске, задумчиво сказал Виталий Петрович.

— Как Кощей Бессмертный? — серьезно спросил Рудаков.

— А что?.. Настала пора ученым всерьез и за человека браться. Я убежден, Сергей, что мы научимся и живую клетку делать, дай только срок. Испортится у меня, к примеру, сердце, а я в аптеку: «Дайте мне запасное». Доктор переставит…

— Как запчасть к трактору, — улыбнулся Рудаков. — Шах!

Степанов глубоко задумался над шахматной доской, дотронулся до короля и поднял голову.

— Сергей, а Дымова не обнаружили?

— Прочесали всю округу и не нашли. Это матерый таежный зверь, его не вдруг поймаешь, — ответил Рудаков.

И, взяв Степанова за руку, наконец, решился:

— И банку, Виталий, тоже не нашли.

Виталий Петрович побледнел и, закрыв глаза, опустился на подушки.

— Я так и думал, что вы обманываете меня, — еле слышна выговорил он.

Рудаков пытался отвлечь друга от тяжелых мыслей, заставить его снова заняться шахматами, взывал к его мужеству. Все было напрасно. Степанов лежал молча, уставившись воспаленными глазами в какую-то точку на стене под потолком. На лице его проступила и расплылась мутная желтизна, прозрачные пальцы сжимали снятого с шахматной доски короля. Рудаков проклинал себя за то, что переоценил силы Виталия.

Нетерпеливо затрещал звонок. Из кухни раздался голос Лидии Андреевны:

— Сережа, открой, пожалуйста, я никак не управлюсь тут.

Рудаков вышел и открыл дверь. На крыльце стояли молодой следователь с большим портфелем, нагло улыбающийся Плющ и растерянный Захарыч.

Следователь и Плющ, не раздеваясь, сразу же прошли в кабинет Степанова, а Захарыч снял куртку и зашел на кухню. Лидия Андреевна, прислонясь спиной к русской печи, нервно кусала губы и вопросительно смотрела на него.

Захарыч развел руками:

— Самому невдомек. Пришел дядя Кузя, стучит палкой в очно, а я было спать улегся. «Захарыч, за тобой Гапава пришла, иди в контору». Оделся, прибежал. Следователь, что Краснова арестовывал, говорит: «Понятым будешь, как депутат сельсовета».

— Дубравин, где вы? — громко спросил следователь, и Захарыч поспешно прошел в кабинет.