Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

Здесь царило настороженное молчание. Следователь сидел в кресле и, раскрыв портфель, искал какую-то бумагу, Борис Робертович, развалясь на стуле, дымил папиросой. Рудаков сидел на диване, в ногах безучастного ко всему Степанова.

Следователь, стараясь не глядеть на Степанова и Рудакова, объявил официальным тоном:

— По указанию областного прокурора вынужден произвести обыск. Вот ордер. — И он показал присутствующим бумажку с жирной лиловой печатью.

— Прекратите курить, здесь больной, — потребовал Рудаков.

— Я курю при исполнении общественных обязанностей, — нагло ответил Борис Робертович, но папиросу погасил.

Рудаков порывисто встал, прошел в кухню и, сказав Лидии Андреевне, что немедленно едет в райком, вышел, уводя с собой плачущую Светланку.

Начался обыск. Лидия Андреевна присутствовать отказалась и до конца обыска пробыла на кухне.

Следователь отнесся к обыску формально, он был убежден, что золота в доме нет. Ничего не искал и Захарыч, глубоко оскорбленный за Степанова. И только Борис Робертович проявлял активность. Он вытряхнул из шкафа все книги и разбросал их по полу, перевернул сундук с носильными вещами и сострил над старой фетровой шляпой:

— За такие шляпы в семнадцатом году на фонарях вешали. — Потом долго один смеялся над этим.

Он заставил Захарыча вскрыть половицу, обследовать печной дымоход, слазить в подполье. Борис Робертович обыскал дровяной сарай, поднялся на чердак, проверил стайку, даже поковырял коровий навоз, после чего заявил, что Степанов сработал чисто.

Следователь описал имущество и, придя в кухню, дал подписать ведомость Лидии Андреевне, объявив ей, что для завершения дела придет завтра утром.

Когда следователь и понятые глубокой ночью покинули дом, Лидия Андреевна обошла комнаты.

— Боже мой, будто погром был! — изумилась она и, потушив везде свет, вернулась в кабинет мужа.

Виталий Петрович лежал с открытыми глазами. Увидев жену, виновато улыбнулся. Она села к нему на диван, погладила рукой его вьющиеся волосы.

— Вот и вором стал. Страшно мне за тебя, Лидок. Как жить-то будешь? — тихо спросил Виталий Петрович и, взглянув на Светланкину куклу, лежащую вверх ногами на груде книг, поправился: — Будете!

Лидия Андреевна, поджав колени, безвольно соскользнула на пол, прижалась щекой к плечу мужа и беззвучно заплакала.

Кроме Степановых, еще многие южане не спали в эту весеннюю ночь.

Желая предотвратить нависшую над другом опасность, к тому же чудовищно несправедливую, всю ночь провел в седло по пути в районный центр Сергей Иванович.

Не спал остаток ночи и следователь. После обыска он еще более убедился в невиновности Степанова, но по предложению областного прокурора должен был его утром все же арестовать.

Бодрствовал и Борис Робертович. В деле Степанова он рисковал всем. Обвинив Степанова в краже золота в заявлении на имя областного прокурора, он считал, что отведет от себя возможные подозрения по красновскому делу, которое его очень беспокоило. Он был убежден в честности Степанова, а поэтому стремился всеми способами сделать его виновным. Опасаясь, что Степанов решится поехать сам в обком и этим разрушить его планы, он добровольно взял на себя обязанность караульного и остаток ночи наблюдал за степановским домом.

Не спал в эту ночь и Захарыч. Выйдя от Степановых, он решил спешно помочь Виталию Петровичу. Прикинув в уме, у кого может быть припрятанное золотишко, он поднял с постели старшего Кравченко, дядю Кузю, кучера Якова и Михайлу и наказал им сразу же идти к нему в баню. Захарыч не хотел будить Наташу и посвящать ее в свою тайну.

Сонные гости появились очень быстро, не понимая, зачем разбудили их среди ночи. В бане было темно и сыро, пахло пареным веником и дымом. Водрузив на мокрый полог мигающую «летучую мышь», хозяин накинул на двери крючок и открыл необычное совещание.

Под большим секретом рассказал Захарыч про обыск у Степанова, про слова следователя, что утром он завершит дело.

— Понятно ли вам про это, други мои? — спросил взволнованный Захарыч.

— Понятно, заарестуют его, — мрачно ответил дядя Кузя.

— Выручать скорее надо, — пробасил Степан Иванович; от такого разговора у него прошла вся сонливость.

Яков и Михайла выжидающе молчали.

— Вы — старики, потому знаете прежнюю цену золоту. Велика была его сила, и баловало оно, и губило оно. Нынче у нас человек дороже золота стал, а вот Степанов гибнет из-за него — страшнее жизни потерю несет, доверие ни за что теряет, — тихо, почти шепотом говорил Захарыч, с беспокойством поглядывая в маленькое банное оконце, — оно начинало синеть. — Балакать больше нет время, несите припрятанное про черный день. Вот мой пай, — закончил Захарыч, выставляя на банный полок аптекарский пузырек с золотым песком.

Пузырек произвел на присутствующих сильное впечатление. Кравченко молча поднялся и, согнувшись, направился к двери, за ним так же молча заковылял дядя Кузя. Яков, пробурчав, что у него отродясь столько золота не было, все же пообещал принести малость. Один Михайла помялся, хотел было что-то сказать, но, взглянув на отрешенное лицо Захарыча, промолчал. Хозяин забрал фонарь, и все вышли в предбанник.

Расходились поодиночке, договорившись о встрече через час. На улице начинало светать, из поредевшей темноты проступали неясные очертания дворовых построек, деревьев, изгороди. Теплый весенний дождь шумно барабанил по тесовой крыше бани.

Последним вышел Михайла и огородами направился к своей усадьбе; за ним, не отступая, шел Захарыч. Дойдя до своего огорода, Михайла остановился.

— Дальше, Захарыч, не ходи, при тебе рыть не буду.

— Пентюх! Я пособлю тебе лучше, чем следователь. — И Захарыч первый перелез через Михайлову изгородь.

Михайла смачно выругался, обозвал Захарыча бандюгой и кровопийцей и поплелся к стайке. Взял лопату, отмерил от угла коровника в сторону радиомачты тридцать две ступни и стал копать. На глубине четырех лопатных штыков наткнулся на валун. Захарыч посветил фонарем, Михайла нагнулся в яму и, подрыв левый бок серого камня, вскоре вытащил глиняную кринку с отбитым горлом, замотанную грязной тряпкой.

Ранним утром весь поселок уже знал о ночном обыске у Степанова, о предстоящем аресте, и против его дома толпились любопытные. Накрапывал дождь, но люди не расходились, ждали.

Ничего не ведал о случившемся один Пихтачев. Скрыв найденное золото, он потерял спокойствие и запил. И в это утро, еще хмельной, подошел он нетвердой походкой к сидевшим на бревнах людям и, узнав Гаврилу Иптешева, полез к нему целоваться.

— Вот беда, казенка заперта, выпили бы, — горевал Пихтачев и попросил покурить у Гаврилы.