Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

— Дама приглашает нас, а вы отказываетесь! Да вы, батюшка, видать, только директор, а не мужчина! — вслух выразил он свое возмущение, когда за Валерией закрылась дверь.

Северцев промолчал, думая о своем: неужели после всего того, что произошло в их жизни, он вдруг испугался Валерии?.. Или ощутил какую-то неловкость?.. Глупо! Разве он в чем-нибудь виноват?..

Партия доигрывалась в быстром темпе: Евгений Сидорович, сама пунктуальность, не мог опоздать хотя бы на минуту.

У Валерии была примерно та же обстановка, что в номере у Северцева, у Евгения Сидоровича. Но каждая вещь стояла как будто на своем, только ей присущем месте, все аккуратно прибрано. Ни одной салфеточки или подушечки с замысловатой вышивкой Северцев не увидел. Этажерка и стеллажи вдоль стены были забиты книгами. В углу стоял большой ящик с образцами геологических пород.

За занавеской у двери жарились на электрической плитке оладьи, по комнате распространялся вкусный пшеничный запах. Стол был уже накрыт. В вазочке Северцев увидел малиновое варенье.

Так вот от кого приносил больному подарок Евгений Сидорович!..

Чаевничали в свое удовольствие. Евгений Сидорович восхищался теперь уже не только чаем, но и оладьями. Бросив осторожный взгляд на Северцева, похвалил варенье. Валерия к слову рассказала:

— Ягоду собирала сама. Возвращалась как-то с разведки, набрела на заросли дикой малины да так увлеклась, что чуть не столкнулась с медведем: мишка тоже лакомился малиной…

— А вы и не посвятили меня в это приключение, — заметил Евгений Сидорович. — Не страшно было?

— Это была моя первая встреча с Топтыгиным. — Валерия улыбнулась. — Закончилась она обоюдным бегством в разные стороны. Но все-таки я заставила себя вернуться… — не без гордости добавила она.

Евгений Сидорович решительным жестом положил себе на блюдечко еще варенья.

Управившись с этой порцией, он взглянул на часы и попросил разрешения удалиться минут на двадцать: надо подписать документы для банка. Кассир уже ждет.

Валерия и Михаил Васильевич остались одни. Северцев закурил. Глубоко затягиваясь крепким дымком, чего-то выжидая, он уставился невидящим взглядом на ящик с минералами.

Валерия, прибрав со стола, села в кресло напротив. Минута, когда начнется разговор, которого уже нельзя было избежать, неотвратимо приближалась. Оба чувствовали это.

— Почему ты прошлой осенью не приехала на вокзал? — не отрывая взгляда от ящика, глухим и внезапно охрипшим голосом спросил Северцев.

— Тяжело было ворошить прошлое. Думала, что больше не встретимся… — прямо взглянув на него, ответила Валерия. Но Северцев заметил, что и у нее голос дрогнул.

— На Орлином мне было тяжелее…

— Знаю, — тихо сказала она и усталым движением закрыла лицо руками.

Долго сидели молча. По крыше громко забарабанил дождь.

И вдруг Валерия заговорила сама:

— Все эти годы я не могла простить себе, зачем скрывала от тебя правду. Даже не скрывала, а просто не сказала всего. — Она говорила быстро, не давая себе остановиться, опять замолчать. — Я не оправдываюсь. Просто хочу, чтобы ты хоть теперь правильно понял меня…

Она перевела дыхание, встала и, стараясь скрыть волнение, прошла за занавеску, зачем-то выключила плитку. Северцев тоже поднялся, зашагал по комнате.

Валерия вышла с блестевшими от слез глазами и, кивнув на этажерку, где стояла фотография мужчины, показавшегося Михаилу Васильевичу знакомым, с какой-то вдруг решимостью заговорила снова:

— Павел старше меня на пятнадцать лет. Месяцами он жил у нас в доме. Его отец был другом моего отца и давно погиб. Павел начал ухаживать за мной сразу, как я окончила школу. Он очень любил меня. И тогда же заговорил о браке. Но я, конечно, не хотела об этом и думать. Любить я его могла только как старшего брата. В мои студенческие годы дружба наша стала крепче. Он много помогал мне в учебе, а когда умер папа, сделался моим наставником и в жизни. Мой отец был профессором геологии и утонул, когда был в экспедиции… Но вот перешла я на пятый курс, и наша дружба с Павлом оборвалась… Я расскажу тебе сейчас то, что скрывала даже от матери… В общем… я влюбилась в одного красавца актера. Не буду называть его фамилию, он сейчас довольно известный театральный деятель. Роль влюбленного сыграл этот актер прекрасно. И вскоре бросил меня. Я не хотела иметь от него ребенка… Словом, врачи неделю сражались за меня со смертью. А когда я пришла в сознание, первым, кого я увидела, был Павел. Через некоторое время он получил назначение на Орлиный, главным инженером. Уезжая, он сказал, что будет ждать меня. Я долго думала о пережитом, о нем, тысячу раз задавала себе вопрос, люблю ли его… Защитив диплом, я приехала на Орлиный. Я не хотела сразу стать женой Павла, мне все хотелось что-то выяснить, проверить. Поселилась в общежитии. Причинила ему этим много боли. Ты, конечно, помнишь, как именно мы познакомились с тобой, как ты начал за мной ухаживать… Мы часто с тобой встречались, и это не было тайной для Павла. Я колебалась. Скажу честно, ты далеко не был мне безразличен. А твое объяснение совсем напугало меня. Нужно было на что-то решиться. Павел стал настойчиво добиваться ответа. И я решилась. Прости, но тогда я не смогла тебе сказать об истории с актером. В двадцать — двадцать пять лет такое вряд ли прощают. Ты бы не понял меня. А он никогда не вспоминал о моем прошлом. Ни единым словом, ни единым намеком.

— Ты не верила в мою любовь, — не то с горечью, не то с обидой уточнил Северцев.

Валерия как будто не слышала его слов.

— Потом Павла арестовали, — тихо продолжала она. — С тех пор я ничего не знаю о нем. Но верю: он не виновен…

Что способен был сказать ей Северцев? Множество горьких слов, язвительных обличений копилось долгие годы и было приготовлено на случай. Они застряли у него в горле…

Не успел Северцев впервые войти в свой новый кабинет и снять пальто, как его вызвала к телефону Москва. Далекий, часто пропадавший в трубке голос Птицына бубнил о месячной сводке и упрекал за неаккуратность, в результате которой задерживается первомайская сводка по всему главку. В конце разговора Птицын поздравил Михаила Васильевича с наступающим праздником, посоветовал покрепче жать на программу, не задерживать сводки. Голос его умолк едва ли не на полуслове. Телефонистка объявила, что разговор с Москвой окончен. Михаил Васильевич с досадой поглядел на онемевшую трубку, положил ее на рычаг.

В раздумье он прошелся от стола до двери и обратно. Кабинет был большой, светлый, окна выходили на реку. Стояли здесь два стола, шкаф, десятка два стульев. На стене висел план рудника. Над ним — портрет Ленина. В застекленном шкафу хранилась разноцветная коллекция минералов, добытых, судя по табличкам, в этих местах.