Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

Около шести часов вошла Милочка, положила на стол новую почту и попрощалась.

Только сейчас Михаил Васильевич вспомнил о поручении жены: надо было заехать в магазин и узнать, когда будут в продаже холодильники. Решил отложить это дело. Кто знает, может, и не понадобится холодильник-то?.. «Уж не собираешься ли уезжать, старина?..» — поймал он себя и, как бы в ответ, упрямо покачал головой.

Невнимательно посмотрев почту, Северцев позвонил Птицыну, собираясь поделиться с ним новостью. Но тот уже уехал.

Михаил Васильевич подошел к широкому окну и посмотрел вниз: из всех подъездов огромного министерского дома текли людские потоки. «Скоро они станут поменьше», — подумал он.

Быстро пролетели Октябрьские праздники.

Почти непрерывные застолья испортили Северцеву отдых, и он решил получить отпуск, чтобы уехать в подмосковный санаторий. Но Михаила Васильевича не отпустили, так как не вышел на работу Птицын, у того пошаливало сердце, врачи выдали ему бюллетень.

Злые языки удивлялись умению Птицына заболевать в нужное время — перед принятием какого-нибудь ответственного решения или неприятной командировкой.

После праздников сотрудники какими-то неведомыми путями узнали о предстоящем слиянии главков и стали работать спустя рукава. Появляясь в учреждении вовремя, расходились по комнатам и, ругая начальство, обсуждали новые штаты, оклады, предстоящие сокращения, возможности устроиться в другом месте, но обязательно в Москве…

Дисциплина падала. Приходилось по нескольку раз напоминать исполнителям, что они задерживают материалы, пробирать их за медлительность.

Северцев нервничал. Однажды он объявил на совещании, что нерадивых уволит немедленно, не дожидаясь реорганизации главка. Но и угрозы действовали мало. Организм учреждения был как бы частично парализован.

В середине ноября Михаилу Васильевичу позвонил Птицын. Справился о последних новостях и прежде всего поинтересовался, кого метят в начальники объединенного главка. Сообщил, что по совету врача живет за городом, на даче, и просил заехать к нему в воскресенье, чтобы поговорить о делах.

Ноябрь стоял на редкость теплый и сухой. В Подмосковье загостилась осень. Воскресный день выдался ясный. И Северцев решил навестить больного начальника.

Накатанный асфальт широкого шоссе слепил глаза. Машина шла быстро, плавно покачиваясь. Ехали смешанным лесом. Его сменила березовая рощица. На ветках лишь кое-где виднелись желтые листочки. Потом потянулась темная цепочка тонких елей. Миновали каменный мост через заиленную речушку, и машина свернула с шоссе вправо, в сосновый перелесок. Петляя вокруг пышных сосен и подпрыгивая на узловатых корнях, она проехала метров сто и уперлась в запертые ворота глухого зеленого забора.

Капитоныч заглушил мотор. Северцев вышел из машины, постучал в ворота. За забором басисто откликнулась собака. Вскоре щелкнул засов, приоткрылась калитка, и Северцев увидел Птицына в старой фетровой шляпе и рабочем комбинезоне, из-за пазухи выглядывал белый голубь. Хозяин с трудом сдерживал на длинной сворке огромную немецкую овчарку.

— Здорово, княже! — кланяясь в пояс, шутливо приветствовал его Северцев.

Птицын пропустил гостя в усадьбу, задвинул железный засов, пошел к конуре привязывать рычавшего пса.

Северцев с интересом огляделся. От ворот тянулась аллейка, обсаженная молодыми елочками. По обе стороны аллейки были разбиты большие клумбы. На них торчали желтые стебли увядших цветов. За клумбами в несколько рядов стояли яблони и другие деревца, видимо груши и вишни. Вдоль забора темнели заросли крыжовника, под ними на земле валялись желтые, переспелые ягоды. Михаил Васильевич удивился трудолюбию хозяина: на огромной территории участка каждый метр земли тщательно обработан. В глубине усадьбы сквозь разлапистые ветви старых елей просвечивал двухэтажный кирпичный дом, крытый красной черепицей, с большой застекленной верандой. Строение венчала остроконечная башенка кремлевского стиля с окошечками-бойницами.

Подошел хозяин, под руку повел гостя осматривать угодья. Северцев спросил, для чего сделана башня.

— Ее видно со всей округи, — похвалился Птицын. И смущенно добавил: — Голубятня у меня там, понимаешь?

Северцев покосился на него:

— А ты, голубятник, оказывается, живешь с фарсом!

— Знай наших! Батька мой, маломощный середняк, щи лаптем хлебал, а сын в люди выбился… — степенно согласился хозяин.

— Да-а… Домина-то у тебя — дворец! Сколько же в нем комнат?

— Четыре наверху и четыре внизу.

Грузно ступая кирзовыми сапогами по хрустящей гаревой дорожке, Птицын повел гостя дальше.

— Дачу скоро десять лет как строю. Сразу после войны начал. Страху натерпелся! ОБХСС проверял, откуда что взято. Да в то время с материалами было попроще! В общем, бог миловал. Фонтан у террасы сделаю, — он показал на вырытый котлованчик, — и на этом закончу строительные заботы. Только вот не придумаю, какой формы фонтанчик сделать… Хочется какой-нибудь этакой… Не такой, как у всех!

Он перечислил: в саду пятьдесят фруктовых деревьев, триста ягодных кустов, две тысячи кустов клубники. За домом Птицын показал на ряды длинных огородных грядок.

— Уже несколько лет овощей, ягод и фруктов не покупаем, — как бы вскользь заметил он.

— Кто же обрабатывает все это?

— Я сам, ну и… нанимаю, конечно. Это законом разрешено, — последовало поспешное добавление.

— А, собственно, зачем тебе такой дворец и эти плантации?

— В жизни всякое бывает. Под старость пригодится… Сдавать комнаты буду, открою цветочную и овощную лавку, — тут же перешел на шутливый тон Птицын.

На веранде гостя встретила Серафима Валентиновна — рыхлая высокая блондинка. Она была в белом переднике. На столе стоял медный таз с дымящимся душистым вареньем и стеклянные банки.

— Все лето возилась с разными вареньями, вот только что, можно сказать, управилась наконец… Извините, я на минутку… — Переваливаясь из стороны в сторону грузным телом, как утка, Серафима Валентиновна удалилась в комнаты.

— Хозяйка! У нее даже рябина даром не пропадает. Ты собери-ка нам на стол, толстушечка! — крикнул вдогонку супруг, хитро подмигнув гостю.

Они прошли в кабинет — просторную комнату с кафельным камином, массивным дубовым столом, над которым были прибиты оленьи рога. Усевшись в мягкое кожаное кресло, Птицын достал из стеклянного шкафчика бутылку с яркой этикеткой и две рюмки с позолоченным ободком. Ласково погладив этикетку и показав ее Северцеву, радушный хозяин наполнил рюмки темной влагой.