Александр Кузнецов - В синих цветах

— Господи! — вскинулась бабушка.

— Папа! — крикнул Сергей. — Ты надолго?!

— На десять минут, — смущенно улыбнулся отец. — Вера Федоровна, чистое белье есть?..

— А как же! — затрепыхалась бабушка. — Сейчас… Мигом я…

— Здесь грязное, — продолжая виновато улыбаться, отец вытащил из спортивного фибрового чемоданчика сверток, отдал бабушке.

— А это… вот. Премию нам на заводе дали… — Он подошел к Сергею, протянул нечто завернутое в кусок чистого холста. Сергей торопливо развернул холст, чувствуя аппетитный, щекочущий ноздри запах…

Глазам не поверил, обнаружив в руках полкруга краковской колбасы.

Несколько раз сглотнув слюну, Сергей наконец встретился с повеселевшими глазами отца, спросил не своим голосом, страшась поверить в чудо:

— А она… настоящая?

— Можешь не сомневаться, — успокоил его отец, вытаскивая из ящика письменного стола какие-то пожелтевшие бумаги. — Как перевязка?

— Нормально, — осматривая колбасу со всех сторон, откликнулся Сергей. — Пап, ты скажи им, пусть меня теперь вместе с колбасой в бомбоубежище носят. А то здесь ее и разбомбить могут.

— Аргумент серьезный, — распихивая бумаги по карманам пиджака, кивнул отец. — Вера Федоровна, можно вас на несколько слов, — позвал отец бабушку, выходя в коридор.

— Иду! — Голос бабушки доносился из кухни. — Я сейчас вот… только разогрею вам кое-что…

— Спасибо! Не надо… — пробился сквозь шум воды голос отца. (Тот, по-видимому, уже ушел в ванную.) — Я ел сегодня… Если только чаю стакан.

— И чаю, конечно… А как же, — проговорила бабушка.

Почувствовав внезапный прилив бешеной ревности, Сергей завопил, срываясь на отчаянный визг:

— Папа!

— Ты что?! — вбежал в комнату оторопевший отец, стирая на ходу пену с намыленных щек.

— Я… — застыдился, покраснел Сергей. — Ты… Ты газету принес?

— Конечно. Сейчас дам…

Отец вышел в переднюю, сразу же вернулся, внимательно поглядев на Сергея, протянул свежую газету.

На первой странице скуластый красноармеец вонзал штык в черного фашиста, вскинувшего автомат. За плечами красноармейца светились пятиконечные звезды на башнях Кремля…

Сейчас он вернется… выбритый… и я обязательно спрошу, решил про себя Сергей. Ведь не могут после такого рисунка Москву отдать…

Но почему же все-таки улицы совсем пустые? И часового возле аэростата нет… А если шпионы подберутся?..

Сергей до рези в глазах стал всматриваться в далекие, затененные подворотни, где могли затаиться шпионы…

На подоконник вспорхнул воробей, недовольно покосившись на Сергея, стал чистить перья, заворачивая голову под крыло.

Оказывается, у воробья, кроме серых, еще коричневые перья есть. Даже черные. Одно — темно-лиловое, как у вороны. Нет, у вороны перья переливаются. А у этого… Просто он на трехцветную кошку похож, которую Витька Сергею с черного хода показывать приносил… Но у кошки коричневого и черного цветов гораздо больше…

— Ну держись! Алену не обижай и бабушку береги! Я на дежурство.

Когда Сергей понял, что отец уходит, ему очень захотелось зареветь. Но не посмел… Только спросил глухо:

— А ты… Ты больше не придешь?

— Это еще почему? — нахмурился отец. — Что за выдумки глупые?

— Правда, придешь? — приподнялся на локтях Сергей.

— Обязательно. И очень скоро.

Отец наклонился, поцеловал Сергея, быстро вышел из комнаты, не закрыв за собой дверь.

Сергей увидел, как бабушка украдкой перекрестила отца в спину.

Когда захлопнулась за отцом входная дверь, бабушка обернулась, подняла голову, вызывающе выдвинула нижнюю губу.

— Ты зачем его крестила? — спросил Сергей недовольным голосом.

— Чтобы бог хранил, — дерзко ответила бабушка, еще выше задирая гордую голову.

— И он сохранит?

— Не знаю, — как-то сразу поникла бабушка и пошла на кухню. С полдороги вернулась, прикрыла дверь в комнату.

Сергей хорошо знал, что отец целует его лишь в самых необходимых, крайних случаях.

Значит, и этот случай — крайний?..

Дальше он фантазировать не осмелился. Вздохнув, спрятал книгу в гипсовую кроватку и стал тщательно заворачивать в холодный холст краковскую колбасу, которую ни на мгновение не выпускал из рук…

Три длинных, незнакомых звонка застали его врасплох.

Зашаркала к двери бабушка, заверещали какие-то писклявые голоса, звякнула крышка кастрюльки, завозили галошами.

Кто-то прыснул, рассыпался задиристым, хрустящим смехом. Опять зашушукались. Уронили что-то мягкое.

Наконец бабушка распахнула дверь, втолкнула в комнату зардевшуюся от смущения девушку в шапочке-самовязке.

Вслед проюркнула девчонка на тонких ногах с выпуклыми коленками.

Почти все лицо у нее занимал большой смешливый рот.

— Отогреетесь, тогда и пойдете! — объявила бабушка. — Чаек у нас в самый раз… Вы Утесова любите?

— Ой! Жутко! — радостно замахала руками-граблями большеротая девчонка.

— Вот и послушайте, пока суд да дело… — Бабушка подошла к патефону, стоявшему на ветхой этажерке, подняла крышку, вставила ручку.

— Да вы на диванчик. На диванчик пристраивайтесь. Там самая теплынь.

Сконфуженная девушка под напором старухи ткнулась было на низкий плюшевый диван, но тут же рванулась к столу и поспешно стала вытягивать из длинной матерчатой сумки бикс. И в тот же миг комнату заполонил неповторимой хрипотцой голос великого жизнелюба.

Притопывая в такт музыке, большеротая девчонка приговаривала:

— Диспансер послезавтра эвакуируют. Здесь на два месяца всего. Стерилки, бинты… А это вата. Риванол вот. Два флакона. Пожалуйста, если можно, посуду какую-нибудь… Из судков перелить… картошка на порошке яичном… — объясняла девушка.

— Благодарствуем, — закивала бабушка. — Руки-то у печки погрейте. Я сейчас. И чайку как раз…

— Ну зачем вы, право, беспокоитесь?

Девушка, казалось, вот-вот расплачется от бессилия перед бабушкиным гостеприимством.

— Мы правда не замерзли…

— Так все вместе погреемся. За компанию, — улыбнулась бабушка, ускользая на кухню…

— Меня зовут Варя. А тебя? — Смешно выбрасывая вперед выпуклые коленки, припрыгала к Сергею большеротая девчонка.

— Сергей… Это твоя сестра? — кивнул он на застенчивую девушку.

— Старшая. Кира, — охотно защебетала Варя. — Мама у нас умерла. Мы в Саратов эвакуируемся… Смотри, как много тебе положили. — Девчонка подхватила со стула судок, поднесла, открыла перед Сергеем крышку. — Это на два дня.

— Варвара! — всплеснула руками старшая сестра. — Как не совестно! Поставь сейчас же на место!

— Я же только показать! — подняла острые плечики Варвара.

— Идите-ка, милые, — вернулась в комнату бабушка, волоча тяжеленный чайник. — Вот и чаек подоспел.