Юрий Трифонов - Бесконечные игры [киноповесть]

Олег стоит у окна и смотрит, как Маша стелет постель. И вид у него какой-то странный, оцепенелый.

— Олег!

— А?

Маша подходит к нему.

— Олег, ты меня любишь?

Он обнимает ее, прижимает к себе. Несколько мгновений стоят молча, не двигаясь. Она шепчет:

— Больше… чем ту женщину? И всех, кого ты… раньше?

— Больше, — говорит он. — Потому что я не знаю, что это было. То, что было.

— Ведь будет очень страшно, если…

Стук в дверь и деликатный голос Зинаиды Васильевны: «Машенька, вы уже легли? Я очки там оставила». — «Заходи, мама», — отвечает Маша, слегка отстранившись от Олега. Зинаида Васильевна входит в ночном халате, лицо озабоченное. Не глядя на Олега и Машу, ищет очки.

— Придется вечерами работать в коридоре. Котику свет мешает… — замечает Зинаида Васильевна.

— Олег сделает такой специальный абажур, и ты сможешь работать. Из черной бумаги… Вот твои очки! — Маша, целуя Зинаиду Васильевну, дает ей футляр.

— Ничего, не беспокойтесь.

— Олег скоро получит квартиру…

— Хорошо, хорошо! Спокойной ночи…

Зинаида Васильевна вышла. Сериков включил транзистор и слушает. Знакомый марш и голос диктора: «Передаем спортивный выпуск последних известий… На ледяных полях…» Маша делает жест: «Тише, тише. А то мама…» Олег уменьшает звук. «Первое поражение хоккеистов „Спартака“… Сегодня во Дворце спорта в очередной встрече на первенство страны по хоккею…»

В понедельник большой хоккей во Дворце спорта. Футбольная страда кончилась, все забыто, отбушевало, отпылало — кажется, и месяца не прошло, а недавние страсти превратились в пыль, в газетную труху. Новый кумир возрос и чудодейственно, за каких-нибудь две недели полонил сердца этих толп, этих тысяченогих крикунов и спорщиков, пожирателей мороженого, читателей последних страниц газет. «Шайбу! Шайбу!» Гремят борты, трещат клюшки, едут канадцы, дают интервью ветераны. И знаменитый тренер с высокомерным лицом, с маленьким ртом Наполеона, кричит беззвучно на телеэкране и властным жестом посылает своих рыцарей в бой. В начале каждой зимы бывает эта юность хоккея, как в начале каждого лета — юность футбола, когда игра свежа, полна задора, и тайны, и неожиданностей, и еще ничто никому не надоело.

Сверкают огнями, кипят, шумят, как ярмарка, громадные фойе Дворца спорта перед началом матча. Очереди у вешалок, толпы у киосков с пивом и конфетами. Беготня, крики, свидания, поиски, внезапные встречи. Все тут напоминает театр, даже скорее цирк — всеобщее возбуждение, нарядные дамы, офицеры, молодые люди с пивным румянцем на щеках, иностранцы, глотающие стаканы мороженого или со скучным видом жующие жвачку; но присмотревшись, замечаете, что публика тут своя, особенная, что нарядные дамы наряжены слишком ярко, что офицеры молоды, а те, кто постарше, мальчишки в душе, что чересчур много пуловеров и свитеров невероятной раскраски и что иностранцы, жующие жвачку, не такие уж иностранцы. Один иностранец говорит другому: «Ну, что, Толик, помажем по трешнице? Даю две шайбы и ничью…»

В этой толпе, продираясь к своему сектору, двигаются Сериков и Маша. Сериков тянет за руку своего Вовку. Сегодня у Серикова очень значительный день: в первый раз он свел Машу и Вовку, познакомив их перед входом во Дворец спорта, от чего Вовка, кажется, до сих пор не может опомниться; кроме того, сегодня играют две команды, встреча между которыми всегда вызывает у Серикова сильное сердцебиение, учащение пульса, а иногда даже необходимость принять валидол; наконец, сегодня в «Московских новостях» появилась его статья «Футбол: тренеры и меценаты», где рассказана история увольнения Кизяева. Статья мгновенно стала известна всей футбольной Москве.

Вот стоит в проходе парень из профсоюзной газеты. С честным восторгом в глазах он жмет руку Серикову:

— Олег, поздравляю тебя! Прекрасная статья. Давно об этом надо было написать!

Еще один журналист спешит пожать руку Серикову:

— Смело вы запузырили!..

И еще поздравления, пожатия рук, похлопывания по плечу — пока Сериков поднимается по лесенке, на которой стоят, еще не успев рассеяться, журналисты.

Кто-то вполголоса на ухо:

— Учтите, у вас будут неприятности…

И вдруг:

— Милый Алик, ты написал глупейшую статью!

Это — старик Абрамов, известный спортивный журналист.

— Почему, Ираклий Генрихович? — Сериков остановился. Жестом показывает, куда идти Маше и Вовке. — Вон наши места! Идите садитесь, я сейчас…

Вовка независимо идет по лестнице наверх первый, за ним — Маша. Сериков остался с Абрамовым.

— Так что же, Ираклий Генрихович?

— Ну, глупости написал. Что я могу сделать? Глупости!

— А именно?

— Во-первых, название: «Тренеры и меценаты». Что за проблема? Я сорок шесть лет занимаюсь футболом и такой проблемы не знаю. Уволили Кизяева? Правильно сделали! Болтун он, бездельник…

— Неправда!

Сериков и Абрамов спорят, жестикулируя.

А в это время уже началась игра. Забегали хоккеисты. Маша и Вовка сидят рядом. Маша протягивает Вовке конфету, он отрицательно мотает головой. Вид у него непреклонный и важный. Не отрывает глаз ото льда.

— Вова, ты мне будешь объяснять, ладно? — заигрывающим голосом обращается к нему Маша. — Наверное, ты здорово в этом разбираешься. Правда?

Вовка молчит, будто не слышит. Но Маша продолжает добиваться его внимания.

— Я думаю, ты понимаешь в этом деле не хуже папы, а? Может, даже и лучше?

Не глядя на Машу, Вовка произносит сварливо:

— Не люблю, когда во время игры мешают разговорами.

— О! Какой ты строгий…

Вовка сжал губы.

Маша и Вовка молча наблюдают за игрой.

Сериков пробирается к ним по ряду, садится.

— Ну как? — Он смотрит на одного, на другого. — Все в порядке?

— Все в порядке, только Вова не хочет мне ничего объяснять, — говорит Маша.

— Вова, ты что же? Я тебе всегда объясняю, делюсь с тобой знаниями, а ты — жадный?

Вова искоса посмотрел на отца.

— А я же твой сын — правда?

— Ну и что?

— Ты и должен мне… объяснять…

— М-да! Железная логика. — Он наклоняется к Маше. — Абрамов сейчас раздолбал мою статью. Говорит, что я путаю спорт с физкультурой…

Поздним вечером перед домом, где живут Вовка с матерью, Маша, протягивая Вовке руку, говорит ласково:

— Что ж, до свидания, Вова. Пойдем еще раз на хоккей?

Вовка, глядя на отца, мотает головой. Потом произносит:

— Не.

— Да-а? — удивляется Маша. — Почему же?

— Просто так… — Помолчав, он говорит более твердо. — Вообще.

Серикову это не нравится.

— Ну ладно, брат! Иди, иди, спокойной ночи…

Вовка поворачивается и уходит.

Маша, продолжая ласково улыбаться, прощально и приветственно помахивает кистью руки. Но как только Вовка скрылся в парадном, улыбка исчезает с лица Маши.