Иван Свистунов - Сердца в строю

Тарас даже вздохнул: жаль огорчать друга.

— Ни, Дмитро, про твою работу ничего поганого не скажу. Розумом понимаю: рабочий класс — всему голова, но сердцем я з армией. Прикипело — не оторвешь!

— Так-то оно так, — соглашался Дмитрий. — И мне бы одним глазом взглянуть, как сейчас в полку! Далеко, верно, ушли?

— Есть трохи! Хлеб не даром едим. Вы, ребята, хоть и солдатских кровей, но сами понимаете, всего вам сказать не можу: военная присяга! Но понятие дам. Ото шо мы раниш воевали, нимця окружали, речки форсировали, Берлин брали — пройденный этап. Сказать для примера: винтовку или «максима» теперь в полку и днем с огнем не найдешь. Все новое оружие. Большая сила нашей советской армии дана! Да шо толковать, вы сами газеты читаете!

— Про бомбы и ракеты разные я знаю, — кивнул головой Дмитрий, — а вот люди как, как солдаты?

— Прямо скажу — народ подходящий! Взять мий взвод. Поначалу, само собой, де хто и коныки выкидував, но мы з командиром взвода швидко их, як в колхозе семена, до кондыции довели.

— Командир взвода у тебя хороший?

— Дуже добрый! Чоловик хороший и офицер справный. З таким и служить, и воевать можно!

Подробно рассказывал Подопригора о своем командире взвода: как впервые пришел он в полк, как учил солдат, как форсировали они однажды бурную горную реку, как отличились на пожаре. Все рассказал: о значительном и важном, о будничном, повседневном. Только фамилию командира взвода не назвал. Вертелась она на языке, чуть было не сорвалась, но, хотя и не одну рюмку опорожнил гвардии старшина, все же не проговорился. «Так воно краще буде!»

Вечером провожать гостя на вокзал поехали Дмитрий и Галочка.

— Не пойму я что-то, — допытывался Дмитрий. — Родичи у тебя, Тарас, в Григоровке есть?

— Родичей особых пока шо нема, — дипломатично отвечал Подопригора. — Но посмотреть надо. Ридна земля, як у нас кажуть — ненька!

Когда отошел поезд и скрылась из глаз приветственно трепыхающая в воздухе фуражка старшины, Галочка воскликнула:

— Митя! А ты догадался, для чего Тарас в Григоровку поехал?

— Нет, а зачем?

— Очень просто: жениться поехал! — и Галочка, смеясь, нежно прижалась к мужу: — Я сразу догадалась! Вот так!

В Дисциплинарном уставе Советской Армии изложены все меры воздействия, какие может применить командир полка в отношении нерадивого командира роты:

замечание,

выговор,

выговор в приказе,

предупреждение о неполном служебном соответствии.

Как по ступенькам, вниз спускался Леонид Щуров по этой безрадостной лестнице. И вот наконец пришел день, когда командир полка вызвал его в штаб. Разговор был, что называется, начистоту, и присутствовал при нем заместитель командира полка по политической части полковник Бочаров.

— Что нам делать с вами, товарищ Щуров?

Конечно, у Орлова было достаточно оснований, чтобы представить капитана Щурова на увольнение в запас. И вероятно, это был бы лучший выход и для полка, и для самого Щурова. Он еще человек сравнительно молодой, голова на плечах есть, и такая встряска, возможно, помогла бы ему найти свой путь в жизни. Так логично рассуждал Орлов. И все же сомнения копошились в душе: объективен ли он? Может быть, антипатия, которую он испытывает к Щурову, мешает ему правильно оценить недостатки и достоинства офицера? Может быть, та история с Леной не позволяет беспристрастно смотреть на Щурова?

Орлов советовался с замполитом и был рад, что Бочаров полностью согласен с ним в оценке Щурова. Кто-кто, а Василий Васильевич в людях разбирается — старой закваски комиссар.

— Так что же нам делать с вами, товарищ Щуров? — повторил Орлов и взглянул на Бочарова, который, сутулясь, сидел на диване и вертел в руках мундштук.

Щуров встал, вытянулся.

— Сидите, сидите, давайте поговорим откровенно. Какие у вас планы? На что рассчитываете?

Щуров понимал, что наступил ответственный для него момент, что от его слов, поведения будет зависеть решение Орлова и Бочарова. Но что он может сказать командиру полка? Что он, капитан Щуров, хотел жениться на Леночке и спокойно, под охраной тестя, продвигаться по служебной лестнице? Об этом не скажешь. Попросить, чтобы его послали в академию? В соседнем полку иных плохих, проштрафившихся офицеров посылают на учебу: и они довольны, и для полка хорошо. Нет, ни Орлов, ни Бочаров на это не пойдут, повадки их он изучил — шибко идейные.

Лихорадочная мысль Щурова, как крыса в ловушке, бросалась то в одну, то в другую сторону, судорожно искала хоть какую-нибудь лазейку, щель, дыру.

А Орлов и Бочаров терпеливо ждали, и по насупленным лицам было видно, что и им не очень-то приятен этот разговор.

Разве еще раз пообещать: исправлюсь, учту, подтянусь! Сколько раз уже обещал! Не поверят. Так что же? И неожиданно для себя самого сказал:

— Мне бы дотянуть до двадцати…

Орлов не понял:

— До каких двадцати?

— Военный год за три считается… да еще мирные… чтоб…

— Ах, вот оно что, — даже растерялся Орлов и так посмотрел на Щурова, словно впервые увидел его.

Бочаров спрятал в карман мундштук, спросил тихо и раздельно, что было первым признаком — замполит волнуется:

— Сколько вам лет, товарищ капитан?

— А что? — Щуров уже понял: проговорился, сказал совсем не то, что надо было говорить этим людям. В считанные секунды он низко и, верно, уж навсегда пал в их глазах. Надо сейчас же, немедленно исправить оплошность, превратить все в шутку, пусть не очень умную, но шутку, заговорить о другом. Но он не нашелся, понуро стоял перед командирами, и мелкие капли пота сыпью выступили на висках.

— Вы уже думаете о пенсии? — Бочаров старался не смотреть на Щурова, чтобы не вспылить, не наговорить лишних, резких слов.

Щуров начал, запинаясь:

— Товарищ полковник! Направьте меня в распоряжение отделения кадров дивизии. Трудно мне в полку… по личным соображениям… Вы понимаете…

— Хорошо, товарищ капитан. Мы примем решение. Можете быть свободным!

Когда Щуров вышел, Бочаров дал волю душившему его негодованию:

— В его годы мечтать о пенсии! Как бы сесть на шею государству, народу. Ты только представь себе: этакий здоровый оболтус, которого запрягать можно, подсчитывает, сколько ему лет осталось служить, чтобы дотянуть до пенсии. Дотянуть до двадцати, до двадцати пяти, до полковничьих погон — как угодно, лишь бы дотянуть. Не служить, а дослуживать! Вот что стало смыслом, целью его жизни. Вот кого в три шеи надо гнать из армии! Мерзавец!

Орлов улыбнулся. Как-то само собой развеялся неприятный осадок, который остался после разговора со Щуровым. Ему нравилась горячность Бочарова, и он не мог сдержать улыбки.

— Ты чего улыбаешься? — сердито посмотрел Бочаров. — Не согласен?