Иван Свистунов - Сердца в строю

«Что… что вам нужно от меня?» — хотела крикнуть Галочка, но только замотала головой, упала на кровать и забилась в беззвучных рыданиях.

Анна села рядом, не зная, что сделать, что сказать. Какие чувства боролись в ее душе? Ревность? Злоба? Жалость? Она и сама не знала. Провела рукой по сбившимся волосам девушки.

— Он любил вас до самой… — не хватило выдержки и голоса.

Галина притихла. Лицо было таким же желтым, волосы еще больше растрепались, только глаза стали мокрыми и жалкими.

На дворе совсем стемнело — за крышами соседних домов зачах закат.

Раза два Виктория Александровна подходила к двери и легонько стучала. Ее беспокоила странная тишина в комнате Галочки. Но никто не откликался: ни хозяйка, ни гостья.

Наконец Виктория Александровна не выдержала и приоткрыла дверь. Огня в комнате не было. На кровати неясно темнели два силуэта. Две женщины сидели рядом и молчали.

Виктория Александровна тихо притворила дверь.

Хороша Москва весенним утром! Вымытый синеватый асфальт улиц, слепящие солнечные блики в витринах магазинов и на лакированных кузовах автомашин, молодая влажная листва старых бульваров, добрые глаза встречных. Такие глаза бывают только весной!

Служебный кабинет генерал-лейтенанта Степана Андреевича Кареева в это утро кажется светлее, выше, просторнее. Окна распахнуты настежь, и за ними площадь, станция метро, радостный шум города.

От письменного стола к книжному шкафу ходит Кареев. Видно, и генеральскую голову не щадит время: короткая стрижка уже не скрывает седины, желтая одутловатость утяжеляет лицо. Не стареют только глаза: умные, внимательные, спокойные. Порой Кареев подходит к столу и в массивную литую пепельницу стряхивает с папиросы хрупкий сизый нарост. Видела бы Тина этот жест — сразу определила: муж чем-то обеспокоен. Впрочем, это замечает и сидящий в кресле перед письменным столом лейтенант Юрий Верховцев.

Если надо одним словом охарактеризовать его внешность, я сказал бы: молодость! Молодость была в сухом блеске хорошо вымытых волнистых волос, голубым отсветом лежала на лбу, молодыми были розовые, выпуклые губы.

Юрий с тревогой смотрит на Кареева. А тот все молчит, все шагает, и только поскрипывает под генеральскими ботинками на резине («прощай, молодость!») лощеный паркет казенного кабинета.

— Что же с вами делать? — наконец проговорил Кареев и недружелюбно взглянул на лейтенанта. — Оставались бы служить в Москве.

Верховцев поднялся.

— Прошу, товарищ генерал, — проговорил он с почтительной настойчивостью. — Сами знаете… отец тем полком командовал…

— Это я знаю, — поморщился Кареев и снова зашагал по кабинету.

Опять установилась томительная тишина.

— А мать как? Подумали? — резко остановился Кареев. — Одна останется…

Генерал нашел больное место. Все эти дни, когда Юрий принял решение просить командование после окончания военного училища назначить его «для дальнейшего прохождения службы» в полк, которым в годы Великой Отечественной войны командовал отец, мысль о матери была самой тревожной. Со временем он возьмет мать к себе, жить они будут вместе. Но сразу в часть придется ехать одному: надо осмотреться на новом месте, обжиться, устроиться… Значит, останется одна в пустой квартире маленькая, худенькая, теперь уже седая мать.

— Мать согласилась, — глухо проговорил Юрий.

— Она-то согласится. Она ради вас на все согласится…

Кареев отошел к окну, долго стоял молча. Может быть, растрогался генерал, вспомнив, как лет двадцать назад к нему в полк на Дальний Восток приехал командиром взвода Алексей Верховцев и с ним молоденькая, застенчивая жена с удивительно чистыми, вот такими же, как у лейтенанта, глазами.

— Да-а, — неопределенно протянул Кареев и обернулся. — А скучать по Москве не будете? Вон она какая красавица! — и широким жестом показал на окно, словно и нарядная площадь под весенним солнцем, и помолодевший бульвар, и неиссякаемые потоки машин и пешеходов — все это его, Кареева, чем он по праву гордится. И заговорщицки приглушил голос:

— Может быть, переиграем, Юрий! А?

— Прошу, Степан Андреевич, — все с той же настойчивостью повторил Верховцев. — Да и Михаил зовет. Вы ведь его отпустили в полк, не держали возле себя в Москве, — добавил он не без лукавства.

— Лады! — и Кареев с силой хлопнул ладонью по подоконнику. — Откровенно говоря, правильно решил! И отец твой одобрил бы. — Глаза и все одутловатое лицо Кареева посветлело, стало твердым, энергичным.

— Я этот полк знаю. Там много друзей твоего отца. И командир части Орлов, и замполит Бочаров, да и другие.

Юрий густо покраснел, встал и вытянулся по стойке «смирно».

— Товарищ генерал! Не подумайте, что я хочу туда поехать в надежде на помощь и послабления со стороны товарищей отца. Если у вас есть такие сомнения, то прошу направить меня в любую другую часть.

Кареев улыбнулся, подошел к Юрию, положил на плечо мясистую тяжелую руку.

— Знаю, знаю и ни одной секунды не сомневаюсь. Да и не такой человек полковник Орлов, чтобы ради памяти об Алексее потворствовать его сыну. У Орлова характер правильный. А ты, Юрий, не горячись. Выдержка во всем нужна. Я тебя пойму, Орлов поймет, но могут найтись и такие, что не поймут. Жизнь — сложная штука. В романах читаешь — и то не все гладко идет, а живая жизнь — не беллетристика.

Ну, это между прочим. Твое решение ехать в полк, как я уже сказал, одобряю. Отличный полк! Большая честь в нем служить. И сыну советовал, и тебе советую. Правда, Анну Ивановну жаль — одна останется… Что ж, участь солдатских матерей. Михаилу передай, что у нас все благополучно, мать здорова… Посмотришь, как он там с молодой женой… — в глазах генерала вдруг промелькнуло выражение не то боли, не то смущения. Но только на одно мгновение. С неожиданной для его крупного тела живостью он подошел к распластанной во всю ширину стены карте Советского Союза.

— А ехать тебе далеко. Полк у самой границы расквартирован. Вот здесь, — и Кареев провел рукой по карте. — Эх, сам бы поехал, если бы не эти бумаги, телефоны да сейфы, будь они неладны!..

И такая зависть прозвучала в словах Кареева, что Юрию стало даже совестно, что он молодой, здоровый и на все четыре стороны — только стремись вперед — лежит перед ним открытый путь.

Говоря молодому Верховцеву о том, что командир полка Орлов человек твердых правил, строгий и взыскательный, генерал не грешил против истины. Он не кривил душой, оценивая эти качества Орлова весьма положительно.

Но, когда за Юрием Верховцевым закрылась дверь, Кареев задумался. Своего сына он без колебаний и сомнений, несмотря на сопротивление его жены Нелли, послал в полк Орлова. За Михаила он не боялся. Пусть послужит в далеком гарнизоне под началом строгого и требовательного командира. Лучшей закалки и не надо для молодого офицера. Отцу легче решать такие вопросы. А Юрий без отца. Словно берешь на себя ответственность за его службу, жизнь…