Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1957 года]

— Ты чего?

Женя кулаками терла глаза, которые не хотели раскрываться. Она пришла на площадку во-время, но в своей конторе завозилась с личными делами комсомольцев и заснула.

— Так заснула, что ничего не слышала...

А утром борьба продолжалась. Ребята передохнули в цехе и часа через три приступили к кладке. Было, конечно, нелегко; поддерживало каждого только то высокое напряжение, которое, подобно волне, несло людей вперед и вперед.

— В крайнем случае, закончим каупер третьего августа, — заметил Белкин.

— Что это у тебя за «крайний случай»? — возмутился Яковкин. — Что ты за человек? «Звездочет»! Гармонист! А не понимаешь самых простых вещей.

Пока велся перерасчет и обдумывались новые возможности ускорения кладки, ребята чаще и чаще бросали вниз хлесткие, подобно ударам кнута, слова:

— Живей! Живей! Не задерживай!

На кладку стали Ванюшков, Женя Столярова, звеньевые других смен.

Был момент, когда на подаче не оставалось ни одного кирпича. Тогда объявили поход на завод огнеупоров. Женя пошла к людям Яковкина: звено его отдыхало.

— Ребята, — сказала она, — мы знаем, что вы отлично работаете. А после работы отдохнуть требуется. Но у нас сейчас нет ни одного кирпича. Кто хочет по доброй воле, только по доброй воле, пойти на помощь?

— Идти, так всем!

Когда подвезли и сделали запас, звено Смурыгина выложило шесть рядов.

— Шесть рядов!

— Главное — подвозка. За это надо решительно драться! — сказал Бунчужный. — Сможете еще дать людей на подвозку?

Из бригады Старцева перебросили Фросю Оксамитную, ее товарок, добавили рабочих из прокатного цеха, организовали надзор за марками кирпича. Цифра шесть стала фактом, столько никто не давал на площадке. Смурыгин зажег звезду победы, и его имя записали на доске почета.

— Шесть рядов! А как заграницей? — спросил Женя немецкого консультанта.

Август Кар поджал губы.

— Мы не торопимся.

Был день, когда начальник цеха Роликов грозил развалить кладку двух рядов.

Вызвали профессора Бунчужного, пересмотрели, проверили.

Роликов ощупывал каждую кирпичинку, придирался к каждому зазору, злясь на профессора, который, по мнению Роликова, поддался юношескому азарту и пошел против науки.

Пока начальник цеха проверял, Яша не отрывал от него злых, беспокойных глаз.

И вдруг на лице этого надутого, раздражительного, ничем и никем недовольного человека появилась улыбка.

— Работаете вы, ребята, как черти! — сказал Роликов и пошел в контору.

В ответ ему улыбнулись, и у каждого на лице было написано: «А ты что думал!».

31 июля не хватало половины рабочего дня; это, однако, не тревожило: нагнали десять!

— Как тебе у нас работается, Фросюшка? — спрашивал Ванюшков девушку. Он был счастлив, что Фросю перевели к нему в бригаду и что она находилась на глазах.

— Раз с тобой, значит — хорошо...

Иногда он видел, как Яша Яковкин заговаривал с Фросей, это злило, но запретить парню говорить он не мог.

— Не заглядываешься на таракана?

— На какого таракана?

— Да на Яшку!

Фрося рассмеялась. Потом вздохнула и с надрывом сказала:

— Кроме тебя, никого не вижу... К добру ли только?

— К добру! К добру! И я, кроме тебя, никого не вижу.

Во все эти дни боевого натиска обед приносили прямо к агрегату. Сережа Шутихин любил после обеда сесть у кирпичей и, свесив по-птичьи голову, ковырять щепкой землю.

— Золото ищешь? — спрашивали товарищи.

Сережка в ответ гримасничал.

— Скоро делать будет нечего: все рекорды перебьем!

— Не бойся, на твой век хватит! — отвечал Ванюшков.

— Полюбилось мне наше строительство, — говорил Гуреев Фросе. — Немного поработаю, попривыкну, а потом поступлю в вечернюю рабочую школу. Я иной раз думаю, что вот, если б не приехал, прошло бы это мимо меня. Ничего бы я не знал, не видел.

— Ох, и со мной такое...

Она говорила неестественно тихим голосом, рассудительная, серьезная, а глаза следили за Ванюшковым: где он, что делает, с кем говорит.

После обеда стали, как обычно, на работу. Шутихин, размечтавшись, продолжал лежать на кирпичах.

— Эй, малый, не зевай! Работать пора! — крикнул Ванюшков.

Но Шутихин продолжал лежать. Тогда Гуреев поднялся на леса и отвернул кран от водопровода. В воздухе блеснуло серебро, струйка описала дугу, и сочные капли разбрызгались на рубахе Шутихина.

— Дождик! — крикнул, не разобрав в чем дело, Сережка.

Раздался дружный смех...

— Нет, ты не видела номера! — сказал Ванюшков Жене, когда она пришла в цех. — Была картинка...

— В чем дело?

Ванюшков смеялся заливисто, перегнувшись пополам, со слезинками в глазах, как смеются несмешливые люди, если их развеселить. Лицо его при этом сморщилось, покраснело и было похоже на ребячье.

— Обливаться водой! Точно маленькие... — пробирала Женя ребят, хотя сама с удовольствием приняла бы участие в подобной проделке.

В конце смены все кирпичи лежали на месте! И во второй раз Ванюшков шел по площадке с красным знаменем, шел на один шаг впереди, а за ним степенно двигались члены бригады. И было такое настроение, словно забрались они на высоту, с которой видны стали великому Советскому Союзу.

Молодежь понимала, что после такой победы уже нельзя отступать, нельзя сдать первенства, работать требовалось еще лучше, быть передовыми на производстве и в быту.

Над доской почета вспыхнула звезда победы, и свет ее увидели не только на площадке Тайгастроя.

Но это были еще только подступы к настоящей победе.

Среди забот осень подкралась незаметно, тревожно зашумела тайга, на землю посыпались золотые листья березок, красные листья осин.

В оставшиеся перед октябрьскими праздниками месяцы очень важно было закрепить достигнутое и не позволить спасть волне. Тайгастроевцы понимали, что пока стояли хотя и дождливые, но сравнительно нехолодные дни, нужно сделать как можно больше. Всюду видны были результаты работы, близились сроки пуска агрегатов, отставал только коксохимический завод. Первая очередь его намечалась к пуску по графику на два месяца раньше доменного. Но, несмотря на то, что в эту первую очередь входили только две батареи коксовых печей и цех конденсации, строительство коксохима отставало от стройки доменного цеха. Официально отставание объяснялось тем, что не приехали специалисты с Украины и, значит, некому было строить.

Закладку завода начали осенью в присутствии профессора Плоева, вызванного на консультацию по грунтам. Консультант, опираясь на суковатую палку, вышел на площадку. Земля была рыхлая, и ноги специалиста в высоких калошах месили густую, как оконная замазка, грязь. После молчаливого двухчасового обхода площадки высокий гость остановился, вокруг него собрались строители. Приезжий решительно стукнул резиновым наконечником палки о землю и сказал: