Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1957 года]

Пока лошади отдыхали, люди поднялись на вершину горы. Тропа огибала высокий скалистый берег озера и шла то по открытому склону, то по кромке леса. С вершины горы озеро показалось черным прудом. Еще несколько метров подъема — и исчезли последние деревья. В тишине звучно зажурчал ручей.

Вот и вершина. Снежный покров обнимал ее плотным слоем. Журба расчистил палкой зернистый наст, в котором весело искрились синие огоньки, и отломил кусочек снега. От него пахло, как от чистого белья, вывешенного в морозный день на просушку.

Вдруг что-то ударило его по плечу... Быстро оглянувшись, он увидел Женю. Румяная, возбужденная, она лепила снежки и швыряла то в Абаканова, то в него.

Слепив большой ком снега, Журба побежал к девушке, Женя отступилась. Он схватил ее за плечи.

— Будете швыряться? Будете? — и забросал ее лицо снегом.

Женя вдруг побледнела.

— Оставьте... — она беспомощно опустилась на снег.

— Что с вами?

Она взяла его руку и приложила к груди. Под его пальцами часто-часто стукало сердце.

— Что? Что с вами?

— Мне плохо...

Подбежал Абаканов.

— Тысяча семьсот метров над уровнем моря!

— Жене плохо... — сказал Журба, не зная, чем помочь больной.

Абаканов рухнул на колени.

— Горная болезнь, Женечка, да?

Журба взял Женю на руки и понес к спуску. Она была легка, как прутик. Но Женя пришла в себя и высвободилась.

— Не надо, спасибо. Мне лучше.

Она приложила снег к вспотевшему лбу и присела, склонив голову на колени.

— Идите вниз.

— Нет. Теперь хорошо. Совсем хорошо.

— Не упрямьтесь, — строго сказал Журба. — Внизу будет лучше.

— Нет. Минуточку. Вы идите. А я посижу.

— Бросить вас?

Женя немного посидела и поднялась, бледность уже покинула ее, нежный румянец окрасил щеки.

Солнце в этот момент осветило дальние гребни гор, золотистые, белые; низиной, по ущельям и между складок, тянулись облака; там клубился туман, и казалось, что горы снизу обкуриваются дымом от гигантского костра.

— Какой простор! — воскликнула Женя, оглядываясь. — Как хорошо...

Журба шел по ослепительно чистому, блестящему, подобно накрахмаленной, выутюженной скатерти, снегу и смотрел, как Женя рвала фиалки, большие, словно анютины глазки. Она протянула к его лицу пучок фиалок.

— Ступайте по той тропе вниз, а мы с товарищем Абакановым поднимемся на вершину.

— Никуда не пойду. Я чувствую себя хорошо.

Отдохнули, лежа на снегу. Но минут через тридцать были уже на соседней вершине. И снова на всех нахлынуло чувство ни с чем несравнимой легкости от простора, воздуха, сверкающих на солнце снегов.

запел Журба.

— Наконец-то и вас прорвало! — торжествующе воскликнул Абаканов.

— А вы думали, я деревянный?

— Каменный... — заявила Женя.

Сошлись у озера часа через два. Сановай принес Жене бурундучка и предложил снять шкурку.

...Спуск. Шумят деревья. Откуда-то доносится свист.

Гаснет солнце, опускаясь в долину, как в чашу. Тропка уводит в глушь тенистого, холодного леса, где деревья густо обвешены зеленым лишайником. Призывно журчат, вызывая жажду, ручьи. Они текли среди камней и травы, но их нельзя было отыскать.

— Как переносите дорогу? — осведомился Журба у Сухих, который держался в сторонке.

— Ничего, товарищ Журба. Не привыкать-стать.

— Вы сибиряк?

— Сибиряк. Из Тюмени.

— Как намечаете организовать работу на площадке?

Сухих задумался.

— На изысканиях, признаться, мало приходилось работать.

— Вы знаете, что вас рекомендовали на должность техника-геолога?

Он немного смутился.

— Будем делать, что прикажете. С инженером Абакановым всякую работу можно понять.

— Вы с ним работали?

— Один раз. На площадке в районе Мундыбаша.

— А где работали до поступления в филиал?

— На Гурьевском заводе. По реконструкции. Заводик маленький. Доменная печурка там от старых хозяев досталась на тридцать восемь кубов, работала на древесном угольке, давала семь-восемь тонн чугуна в сутки. А мы реконструировали, перевели на сырой каменный уголь, построили мартен садкой в десять тонн, смонтировали прокатный мелкосортный стан.

— Вы строитель?

— Так точно, больше по строительству приходилось работать, товарищ Журба.

«Час от часу не легче...» — подумал Журба.

Подъехав к Абаканову, он, показав на спуск, на горы, сказал, что его, как путейца, многое уже начинает смущать в тубекской точке: в таких геологических условиях строительство железнодорожной магистрали исключено.

— Но ведь мы идем к Тубеку напрямик.

— А если б не напрямик?

— Там рельеф спокойнее. От последней станции Угольная до нас километров пятьдесят. К рудникам также дорога сносная.

На седьмой день пришли к большому аилу, расположенному вдоль дороги. Здесь находилась еще одна поисковая партия. Обменялись новостями, Абаканов передал инструменты, которые вез для них, и письма. Подъехали к мараловодческому совхозу.

Желтой шерсти, нежные, хрупкие маралы без всякого страха шли на зов людей к изгороди, протягивая чудесные мордочки.

— Какие они... Как жеребята... — воскликнула Женя.

Всезнающий Абаканов на ходу прочел импровизированную лекцию. Нового в его словах Журба ничего не нашел, но должен был признать, что Абаканов — хороший рассказчик. Все у него получалось интересно. Тут было и об одиночестве старых оленей, о борьбе за самку, о криках, приводящих молодых оленей в трепет, о пантах, их целебных свойствах, об экспорте пантов в Китай и Монголию, о долговечности жизни оленей, о мараловодческих совхозах и гибридизации яка-сарлыка с местной коровой.

— А что это такое изюбр? — спросила Женя.

— Изюбр — это подвид благородного оленя. Из молоденьких, неокостеневших рогов изюбра также извлекают секрет, входящий в препарат пантокрин, — пояснил Абаканов, любивший, когда его слушали.

— А зачем пантокрин? — допытывалась Женя.

— Вам он не нужен, не волнуйтесь, девушка!

— С вами ни о чем серьезном говорить нельзя!

Женя вспомнила книгу Пришвина «Жень-шень» и, протянув руку к молоденькой самочке, ласково назвала ее Хуа-лу.

Щелкнув аппаратом, Женя навела объектив на Абаканова:

— Стойте! Хочу запечатлеть вас среди маралов!

Из юрт и аланчиков вышли женщины, они несли в лукошках яйца, курут [1] Сыр. . Куря трубки, они что-то оживленно рассказывали проводникам, покачивая головами. Абаканов, устроившись возле пенька, с аппетитом ел сырые яйца, по-мальчишески отшвыривая скорлупу через плечо. Старик Коровкин, узнав, что у кого-то здесь есть мед, отправился на поиски.

— Пашенька мой сильно мед уважает...

Невдалеке, глухо позванивая жестяными колокольчиками, паслось на воле в тайге стадо коров. Десятник Сухих, никогда ничего не предлагавший, обратился к Журбе с просьбой приобрести для группы свежего мяса: «Консервы и консервы, товарищ Журба. А для здоровья не мешало бы и свежего мяса. Притомились люди в дороге».