Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1957 года]

— Мал-мал плёхо...

Видимо, ему не нравился обычай. Стар. И если бы не новая власть, потащили бы его в тайгу, собакам...

— И развлечения, знаете, были дикие. Бай приезжал к баю, брал с собой мешок денег, пили араку и пересчитывали деньги: у кого больше...

...Поздно возвратился Журба в палатку, Абаканов и Сановай спали, а Женя, видимо, его ждала.

— Почему так поздно? Я спать не могу...

— Думали, напали на козлика серые волки?

— Вы... нечуткий! И нехорошо так...

Она натянула на голову одеяло и отвернулась. А через минуту зашептала:

— Вы спите, нечуткий человек?

— Нет.

Женя повернулась к нему лицом, они лежали рядом, близко, почти вплотную.

— Вас не было, а я лежала и думала...

— Что, Женя?

— Думала, что вот вы жили где-то далеко, и я далеко, и не знали ничего друг о друге, а потом что-то случилось, и тропки пересеклись. Мы уже знаем друг друга, и если вас долго нет, я тревожусь... Как тогда, когда вас целую ночь не было... После первой переправы. Чего только не передумала! А вы?

— И я тоже хорошо думаю о вас. Вы упали с лошади, и я волновался. И тогда в горах, когда вам стало дурно...

— Так хорошо, что приехала сюда. Ленинград большой, а в тайге одна наша палатка, а мне кажется, что здесь целый мир...

— Спите, Женя...

Она ждала чего-то необыкновенного в эту последнюю ночь перед прибытием на площадку, ждала с необъяснимым волнением, которое охватывает человека, затронутого рождающимся чувством, но он был только добр, только по-человечески приветлив, и это доброе, человеческое казалось уже холодным и чуждым. И она натянула на голову одеяло, замерла, такая одинокая, какой никогда не казалась себе за восемнадцать весен.

...Утро. Тропа идет над водой, по самому краю скалы.

Над Тагайкой висит плотный туман, река кажется водопадом, окутанным водяной пылью. Потом поднялось тусклое, как яичный желток, солнце, туман отплыл за горы. Беспокойная река кипит у порогов, в мыле, отливающем на солнце радугой. Но в затоне она синяя, цвета стали, холодная.

По дороге встречаются кусты черной смородины, малины, крыжовника. Тропа переходит в широкую дорогу, выдолбленную в скалах вдоль высокого берега. Все чаще встречаются всадники: колхозники и охотники — шорцы, русские. Пешком двигалась куда-то группа иностранцев-туристов. Они шли сосредоточенные, изредка обмениваясь двумя-тремя словами. У туристов опаленные, розовые шеи в низко открытых зеленых блузах, льняные волосы, крепкие кривые ноги. При встрече с группой иностранцы покосились и прошли молча, не желая ничем привлекать внимания, но не заметить их было невозможно.

...Последние километры... Они особенно томительны. Дорога подходит к воде и некоторое время прячется под водой, огибая отвесный выступ скалы. Лошади осторожно нащупывают каменную тропу. Часа через два дорога еще более расширяется, а река сужается, она отходит в сторону, в непроходимую чащу, сдавленная скалами. Всадники торопят лошадей, Женя скачет галопом, возбужденная, вызывающая, но Василий Федорович свистит, и Женя, зная, что лошадей нельзя гнать, натягивает повод.

Журбе хочется курить. Он запускает руку в карман и вдруг обнаруживает, что канзы нет...

К канзе у алтайцев особое отношение, — Василий Федорович, узнав о потере, останавливает караван, конюхи сходят с лошадей, ищут.

Напрасно...

— Поздно спохватились, — укоризненно говорит Бармакчи. — Так нельзя.

...И вот лес, закрывавший горизонт, расступается, перед глазами — зеленая долина в цветах. Река, круто обогнув скалу, вырывается к долине, кипя и бурля, и шум ее наполняет воздух. Открывается у подножия горы селение. Это Тубек...

У Журбы замирает сердце. Впрочем, в эту минуту волнение охватывает всю группу изыскателей. Это видно по лицам, по той сосредоточенности, с которой каждый вглядывается в детали пейзажа.

Мокрые лошади тяжело дышат.

Абаканов вырывается в голову группы и ведет ее к избе на окраине селения. Плетень, дворик, два сарайчика, огород.

Румяная, плотно сбитая женщина лет сорока, русская старообрядка с миловидным лицом иплутоватыми глазами, выходит на крыльцо.

— Сюда! сюда!

Она узнает Абаканова и здоровается с ним, как со своим.

— Снова к нам?

— Снова!

— Надолго?

— Кажется, надолго.

— Заводите лошадей во двор!

Но лошадям не вместиться в дворике, и конюхи привязывают их к плетню, к лиственницам, которых на улице немало.

Женя соскакивает с лошади, за ней сходят остальные. Лицо у девушки плюшевое от пыли.

— А теперь — в баню! — приглашает хозяйка.

Что может быть в тайге лучше бани, чистого белья, сухой обуви!..

— Ура! — кричит Женя. — Баня!

Прошли в избу.

— Не надо раскладывать костра, варить обед!.. — радуется Женя, будто всю жизнь то и делала, что разводила костер да варила в котелках кашу.

— Сюда, в эту комнату, — приглашает хозяйка, — заходите.

— С приездом, товарищи! — поздравляет группу Журба и ставит на стол бутылку водки.

Вечером было до того парно, в воздухе скопилось столько влаги, что дышать стало невмоготу. На ночлег каждый устраивался, где хотел: Женя ушла к хозяйке; старики разлеглись на полу, вповалку; Абаканов, взяв потники, пошел во двор. Журба долго слонялся, не зная, где осесть. Наконец, забрел в сарай, на сеновал, хотя и здесь была томительная духота, но запах сена, острый, пряный, возмещал неудобства. Захватив плащ, подушку, байковое одеяльце, он взобрался по лестнице на чердак, разделся и через минуту спал крепким сном.

Ночью почувствовал вдруг чьи-то горячие пальцы на своей груди.

Машинально сунул руку за подушку — там лежал маузер, но узнал хозяйку. Жаркая, она сидела над ним и, дрожа, гладила его грудь.

— Ты чего?

— Пришла... Не бойся, миленький...

Она схватила его за руку, прижалась, тяжелая, горячая.

Он с силой оттолкнул ее.

Утром проводники готовились в обратный путь: идя под легкими вьюками, без всадников, лошади могли отдохнуть в дороге.

Коровкин-отец варил в летней кухне мясной суп, Пашка рубил дрова, носил воду, мыл посуду. Хозяйка, вырядившись в праздничную паневу, бегала, как молодайка, по двору, сияющая, кидая жаркие взоры то на одного, то на другого.

Абаканов, Женя и Яша перетирали запылившиеся инструменты, а десятник Сухих пошел знакомиться с селением: его интересовало, есть ли здесь базар, что продают, что покупают, как идут дела в колхозе.

Избы Тубека уже облетела весть о прибытии «русских начальников», пошли разговоры, пересуды. К Нюре, хозяйке, с рассветом подходили старообрядцы и шорцы, расспрашивали, зачем приехали русские, много ли прибудет людей, где кто будет жить, когда начнется строительство.

— А выселять не станут?