Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1957 года]

— Начальник.

С телеги сошла молодая женщина, за ней — девушка, лицом схожая с парнем.

— Мы, значит, всем семейством... — сказал парень простодушно и как бы извиняясь. Глаза его чуть косили, но это не портило лица, а скорее придавало особую прелесть.

Гребенников прошел в барак. Посредине стоял длинный стол, как в казарме, а вокруг размещались плашки, вроде тех, на которых мясники рубят мясо. Семейные жили, отгородившись от холостых дощатым «забором». У некоторых «забор» оклеен был газетами и украшен вырезанными из журналов картинками.

— Кто тут старшой? — спросил Гребенников, невольно повторив вопрос парня.

— На работе — и старшие, и не старшие. Да пусть сносят вещи. Придет директор, разберут, — ответил откуда-то женский голос. — Ох, больная, встать не могу, и воды подать некому...

В одном из «отсеков» Гребенников нашел лежавшую на нарах сухую, черную женщину.

— Что с вами?

— Ох, не знаю, милай, не знаю. Болит от тут... в середочке...

— Доктор был?

Женщина подумала, что над ней смеются.

— Было два! — помолчав, добавила: — Доктор... Тут куска хлеба не достанешь! Воды не допросишься...

Гребенников подал воды в жестяном черпачке и пообещал чем-нибудь помочь.

— Все тут на словах обещают, — и больная отвернулась к стене.

— Директор придут и укажут, где жить, — заявила женщина, которую они повстречали во дворе.

«Что это за должность придумали?»

— Кто тут директором? — спросил он артельную стряпуху.

— Как кто? Сухих! Будто не знаете!

Парень вернулся к телеге.

— А ты откуда узнал, что тут строительство? — спросил его Гребенников.

— Грамотный. И в районе говорили.

— Есть специальность?

— Демобилизованный краснофлотец. С Тихоокеанского. Специальность моя морская, да и на суше, если надо, обернуться сумеем. Лошадь моя. Можно ставить жену и сестренку на подвозку.

— Как звать?

— Старцев. Петр Андреевич. Эй, Матреша, — крикнул парень через плечо жене, — тащи барахлишко в квартиру. Я с начальством разговариваю! А ты, Дуняшка, на именины приехала?

«Семьями срываются... значит, о строительстве пошла молва», — с волнением подумал Гребенников и пошел к кузнице. Возле входа висел на толстой проволоке выщербленный рельс. Закопченный, прикрытый мешочным фартухом с желтыми краями вокруг прожженных дырок, кузнец заправлял буры. Подручные подковывали на кругу лошадь.

— Здорово! Как работа?

Кузнец на секунду отвел глаза от бура и снова продолжал работать.

— Разве это работа? — ответил после паузы.

— А что?

— Мы вот колхозную кузницу сюда перенесли. Обслуживаем и колхоз, и строительство. Только получается, что у строительства нет ничего своего, на иждивении колхоза. Дай да дай. Куда это годится?

Кузнец Хромых нехорошо усмехнулся.

— По углю ходим, а в кузнице угля нет. Некому подвезти, некому позаботиться. Инструмента не хватает. Тут не кузницу, а мастерскую надо ставить. Так я понимаю. Только до рук никому не доходит.

— Заявку на инструмент давали?

— Кому дашь? Начальник, говорят, по заграницам разъезжает, а Журба дорогу строит. Без хозяина живем.

Рядом с кузницей стоял лесопильный завод — несколько циркулярных пил, вделанных в стойки и работавших на «человечьем пару».

Гребенников пошел дальше. Партии рабочих возвращались в бараки. Коновозчики, в большинстве шорские и алтайские колхозники, ехали к своим «землескребам». Гребенников облокотился на «попа», оставленного для замера земли, и оглядел рабочую площадку. Он попытался представить себе гигантский завод, новый красивый город... Прищурился, прикрыл глаза согнутой рукой... Но как ни приглядывался, как ни отстаивался от тревожного, мутного, в эти первые часы приезда видел лишь канавы, бараки, чаноподобные юрты да кротовые горбики...

Он нашел Сухих и написал записку Журбе. Записка состояла из двух слов: «Приезжай немедленно».

— Взрывчатку отправили?

— Отправили утром. Еще до вашего приезда. Заявку получили — и отправили.

— Срочно передайте записку Журбе.

Подойдя к группе рабочих, Гребенников поздоровался.

— Рассказывайте, товарищи, как вам тут. Выкладывайте начистоту и не взирая на лица!

Рабочие окружили Гребенникова.

— Кто это? Кто? — раздавалось из задних рядов.

— Комиссия?

— Товарищи, я начальник строительства. Приехал сегодня. Говорите, у кого какие есть болячки, претензии.

— Много говорить — мало слушать...

— Забились в тайгу, на пустырь, а что из этого будет, не знаем...

— Хлеба нет!

— Разве это питание?

— Варить некому.

— Фабрики-кухни нет, как на других стройках.

— Жить негде семейным. Сбились: молодые, старые, парни, девки. Непорядок!

— На площадке никто толком ничего не знает. Копаем. А что копаем? Зачем копаем? Некому рассказать. Строим, как кроты...

— Правду говорите, товарищи, правду. Приехал я издалека, познакомился со стройкой. Плохо дело. Только давайте потолкуем спокойно. С горячей головы ничего не сделаешь разумного. Люди съехались с разных концов.

— Как съехались, так и разъедутся...

— Разве здесь удержишься?

— Прислали меня из Томска печи класть, а тут участка под завод не выбрали. Вот тебе и строительство!

— Справедливо критикуете. Много ненормальностей на площадке. Только руки опускать да хныкать — не дело. Завтра пошлю грузовики за продовольствием. Потерпите самую малость. Перебросим людей на стройку хлебопекарни, фабрики-кухни, бараков, бани. Это в первую очередь. Отстроим жилые помещения, оборудуем амбулаторию, больницу, школу для малых ребят. Клуб тоже. В кино, чай, давно не ходили?

— Забыли, какое оно! — заметил средних лет человек с мочалистой бороденкой. Лицо его испещрили морщины большими и малыми квадратиками, кружочками.

Это был печеклад Ведерников, присланный неизвестно зачем месяца полтора назад из Томска и поставленный на земляные работы.

— Так вот, товарищи, и начнем завтрашний день. Что скажете?

— Оно, конечно, так лучше.

— И работа пойдет!

— И бежать назад не захочешь.

— Только амбулаторию надо в первую очередь. Руку собьешь, негде иоду взять.

— Верно рассуждаешь. Как звать?

— Белкин. Землекоп.

«Бытовые трудности преодолимы. Но вот строительство...» — думал Гребенников, расставшись с рабочими. На эти трудности нельзя было закрывать глаза. Фактически к строительству не приступили, хотя прошел почти год. Проекты не утверждены. А не утверждены якобы из-за того, что не закончены изыскания. А изыскания не выполнены, потому что никто точно не знает, где будет завод. Нет, надо раз и навсегда положить конец разговорам о точках. Площадка выбрана — и баста! Хватит!

Гребенников прошел к конторе. Из-за леса поднялась зеленая выпуклая луна. Кое-где перед землянками горели костры. Было тихо, очень тихо и то, что в жилом месте не слышалось в вечерний час ни песен, ни гармошки, больше всего расстроило Гребенникова. Он вошел в комнату и, не зажигая огня, сел у раскрытого окна. Лунная дорожка лежала на полу. Плохо обтесанные бревна, между которыми торчали пучки мха, выступали особенно ясно. Гребенников поковырял пальцем в щели: мизинец почти весь прошел вовнутрь.