Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1957 года]

— Вот как!

Интерес сразу погас: он не любил переводчиков и относился к ним настороженно.

Сеанс окончился. Откидные сидения кресел открыли по залу как бы беглый винтовочный огонь. На улице солнце ослепило глаза, но соседку свою он узнал, хотя видел ее раза два, когда приезжал из тайги и разговаривал с Джонсоном.

— Куда вам? — спросил он ее равнодушным тоном, чтобы на всякий случай потом сказать: «А мне как раз в противоположную сторону».

— В гостиницу. Мы сегодня уезжаем в Москву. Переводчики — это бледная тень своего господина.

— А я на вокзал. До свидания!

...Ни зашелохнет, ни прогремит...

Бежит он, землею русскою рожденный, среди лужаек и лесов Смоленщины, бежит на юг, принимая по пути безыменные ручьи и именитые реки Белоруссии, чтобы во всей красе разлиться голубой зеркальной дорогой на Украине, без меры в ширину и без конца в длину. Чудный, величественный, редкая птица долетит до середины его!

В солнечный полдень разливается над ним аромат свежескошенного сена, а в лунную полночь голову кружит запах чабреца и мяты.

Изумрудом, жемчугом светятся воды его днем, а при звездах любит вырядиться в синие шелка, прикраситься серебром да алмазами.

Но когда бы ни пришел ты на крутой берег, будешь глядеть завороженными глазами, глядеть и думу думать, пока не вспугнет ночная птица или не привлечет далекий девичий голос, поющий о любви и счастье.

А сколько сложено про него песен, легенд, сколько написано картин! Только перескажешь ли жизнь богатыря, перенесешь ли на мертвый холст живые, каждый миг меняющиеся краски!

Не рассказать, не изобразить.

Его надо видеть, чтобы понять и полюбить! Красивый, полноводный, могучий.

Много сказочных по красоте своей сел и городов породил он на всем течении и среди них — Днепропетровск, город замечательных людей, заводов, вузов, парков, садов, зданий.

Он лежит на высоком правом берегу, лежит на трех холмах, отчетливо выступающих в синеве неба, если смотреть с железнодорожного моста, переброшенного на другой берег — к поселку Амур.

Весна поздно приходит в Днепропетровск: апрель холоден, весна начинается с мая, в начале июня зацветет акация и дикая маслина. В полоне цветущих деревьев Днепропетровск прекрасен.

В тридцатом году весна была не в пример прочим годам ранняя. Студенты металлургического института, гордившиеся своим новым великолепным зданием со стеклянной призматической вышкой на Лагерной улице, приходили в расстегнутых рубахах, с закатанными в баранку рукавами. Обильный пот стекал щекочущими ручейками по желобам мускулистых спин. Шли итоговые конференции — так назывались зачеты, и большое институтское здание наполняли студенческие голоса.

Профессор Генрих Карлович Штрикер, сидя у окна лаборатории, смотрел на улицу. Читал он курс металлургии стали — основной курс факультета, хорошо знал предмет и с явным удовольствием «гонял» студентов.

Двадцать лет назад он начинал свое профессорство. Стены лаборатории, выкрашенные масляной краской, прятались за диаграммами, графиками, таблицами; широкое старое кресло, обитое черной клеенкой, потрескавшейся и обтертой до марли на углах, — наследие горного института, — стояло у окна полуподвала.

Штрикер приходил за полчаса до начала занятий, садился у окна и смотрел на узкую полоску палисадника с фонтаном. Поблекшая от жары трава устало лежала на земле, сквозь косо прорезанное окно заплывали с улицы приглушенные звуки.

В тот день студенты собрались к десяти. Профессор поднялся на кафедру и, пока студенты рассаживались и перешептывались, тщательно протирал желтой замшей пенсне в золотой оправе. Стекла пенсне были зеркально блестящие: такие стекла чаще всего мы встречаем у провизоров и глазных врачей. Потом замедленными движениями, приподняв руки, разглаживал великолепную бороду, напоминавшую пышно расчесанную волнистую шерсть. Профессор был в выутюженном чесучевом пиджаке с голубыми озерцами подмышками.

В лаборатории все оставалось прежним: его кресло, перенесенное при разделе горного института, и выложенный плитками стол с неработающими кранами (никакой работы на этом столе производить не приходилось), и графин, таблицы, схемы, модели печей, образцы стали и шлаков. Все оставалось прежним, как десять, двадцать лет назад, но студенты...

«М-да!.. Студенты...»

Профессор насаживал пенсне на красную, с вмятинами, переносицу и, сразу утомленный, точно день приближался к концу, садился в кресло.

— Начнем? Или еще кого-нибудь подождем?

Среди студенческих рядов движение. В последний раз перелистываются записки.

— Коханец!

Румяная девушка с белым открытым лбом идет, вытирая на ходу платочком полную шею. Профессор отодвигает кресло. Ножка кресла попадает в расщелину помоста, на котором находится кафедра. Штрикер нагибается, лысина его становится багровой, хорошо выделяются на черепе резко пульсирующие зигзагообразные прожилки. Надя останавливается у доски, шагах в четырех от профессора, и поворачивается лицом к товарищам.

— Расскажите, что вы знаете о содержании кислорода в жидкой ванне при сталеплавильном процессе.

«Студентка-металлург... Женщина — инженер на металлургическом заводе... — ухмыляется Штрикер. — Мужчина-белошвейка!»

В лаборатории, как по сигналу, шелестят записки. Борис Волощук и Митя Шахов сидят за последним столиком.

— Где это? — спрашивает Митя, дважды перелистав записки.

Борис подсовывает свою аккуратную тетрадь.

Обдумав вопрос, Надя отвечает, затем подходит к диаграмме кислого бессемеровского процесса и кончиком карандаша показывает на динамику изменения состава металла.

— Важнейшим фактором, регулирующим содержание кислорода в ванне, является, таким образом, концентрация углерода.

Штрикер разглаживает пышную бороду.

— Какие вы знаете три разновидности методики раскисления?

— В современной практике производства стали применимы такие способы раскисления: осаждающий, диффузионный и раскисление путем обработки синтетическими шлаками.

— Помните термодинамический расчет, с помощью которого можно установить количественное соотношение между кислородом и, скажем, алюминием в растворе жидкой стали при раскислении алюминием?

Профессор говорит по-русски, студентка по-украински.

Надежда напрягает память и пишет цепи расчетов, знать которые наизусть можно скорее из юношеского щегольства памятью, нежели по необходимости. Мелок звонко постукивает, мелок крошится, пудрит пальцы, низ короткой сатиновой юбки.

— Для температуры тысяча шестьсот градусов величина константы «К» равняется... — и снова постукивание мела. Надя делает окончательный вывод об эффективности алюминия как раскислителя и вытирает лицо.