Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1950 года]

Познакомились с председателем колхоза — двадцатилетним юношей, одетым, как и Кармакчи, в брезентовый костюм.

Журба узнал, что колхоз заключил с начальником строительства договор: колхоз обязался помочь коновозчиками и лошадьми на земляных работах.

Словоохотливый председатель колхоза показал посевы ячменя и овса, потом повел в ясли. Это в быту новшество. Женя с особенным интересом разглядывала все, что было в избе, отведенной под ясли. На ремне висела колыбель — кабай. При виде гостей воспитательница прикрыла лицо ребенка, лежавшего в колыбели, кисеей и отошла в сторону. Черноглазые, желтолицые, с широкими носиками, ребята пытливо смотрели на пришедших. Женя протянула детишкам горсть леденцов. Ребята взяли, но не ели.

Потом осмотрели колхозный скот, инвентарь и расположились под деревом. Кто-то принес чегеня — браги, курута — сыра. Кармакчи достал бутылку мутной араки — водки, приготовленной из кислого молока.

— Ешьте! — пригласил председатель колхоза. — Ехать далеко.

— А вы были на строительстве? — спросила Женя.

— Был. Только строительства еще нет.

— Вот едем, первая группа.

— Мало... Далеко... Очень далеко... Тайга.

— Приедем — будет больше! Люди всегда найдутся, если есть живое дело!

Председатель улыбнулся:

— С начальником вашим говорили. Людей дадим. И лошадей дадим. Землю вывозить. На котлованах работать наши будут. Только начинать надо скорее.

— А вы откуда знаете, что на котлованах работать придется? — спросил Журба.

— Бывал на Урале!

...И снова в дороге. На восток... Все на восток...

На третий день открылись пики гор, скрытые до сего времени лесом. Тропа идет среди каменных складок, расположенных в несколько рядов, как в гармошке.

— Интересное место! — сказал Кармакчи.

— Чем?

— А вот крикните!

Женя крикнула: «А-у!» — и эхо повторилось трижды.

Закричали Яша, Коровкин Пашка. Место было забавное: голос каждого горы повторяли трижды.

— Забавляетесь? — спросил Абаканов, несясь на своем, как сказала однажды Женя, «лихом кобыле».

Он помчался вперед. Несмотря на наступившее похолодание, Абаканов продолжал ходить без рубахи, и к его обнаженному мощному торсу пригляделись. Но сейчас в самом деле было так зябко, что Женя не утерпела:

— Послушайте, инженер, довольно кокетничать! Мы верим в вашу закалку. Хватит!

Он повернул голову, улыбнулся.

Сжатая лесом долина замыкалась скалой, от которой грозы, ветры, летняя жара и зимняя стужа откалывали кусок за куском. Место было дикое, первозданное. Лошади по колена проваливались в грязь, скользя по обнаженным корням. Высокая трава заменяла подлесок. С кедров и пихт свисали инееподобные бороды лишайников. Особенно густо облипали лишайники деревья с северной стороны, и по этому признаку можно было безошибочно определить стороны света. Когда показался один из многочисленных в тайге ручьев, Женя свернула к воде. Лошадь пила воду, войдя в ручей по щиколотку и широко расставив ноги. Свесившись, Женя видела, как шарики пробегали по шее лошади: можно было сосчитать количество глотков. Напившись, лошадь задумчиво постояла, потом попила еще и сама, без повода, вышла на тропу. Трава доходила ей до головы, соблазн был слишком велик. Резким движением она срывала на ходу траву и хрустела крепкими, словно выточенными из дуба, зубами.

Погода становилась лучше. Погреться на солнышке после дождей выползла серебристая змейка. Она легла поперек тропы и смотрела на приближающуюся лошадь. Но едва лошадь готова была наступить на нее копытом, змейка юркнула в сторону. Чаще стали попадаться капканы, расставленные на кротов алтайскими охотниками. Капканы сконструированы были просто: бревно поперек тропы, сбоку «замок» над норкой. Василий Федорович пропустил несколько капканов, а потом остановился.

— Крот!

— Откуда знаете? — спросила Женя.

— Проверьте!

Сановай соскочил с лошади и запустил руку под «замок». В руке был крот!

Мальчик передал добычу Жене.

— Крот! Крот! — кричала Женя таким голосом, словно держала по меньшей мере медвежонка.

— Задали б вам охотники! — строго сказал Абаканов.

— Настоящие охотники здесь капканов не ставят. Когда-то была глушь, теперь — проезжая дорога! Охотиться надо дальше.

Группа прошла мимо пожарища: вероятно, молния зажгла лес. Место было открытое, стояли обуглившиеся пни и даже целые деревья, только тонкие ветки сгорели.

...На пятый день выбрались к высоте, откуда, как на ладони, открылись горы. Они шли параллельно друг другу, покрытые снегом, окутанные облаками, словно дымом. Повеяло прохладой. Тайга стала редеть. Выпадали отдельные породы деревьев. Зональность, о которой говорил Абаканов, здесь чувствовалась еще резче. Потом под ногами лошадей зачавкало болото. Кармакчи круто свернул в сторону. Выбрались на дорогу.

— Сойти с лошадей! — велел он.

Сошли, взяли под уздцы. С трудом спускались по отшлифованным водой камням. И вдруг перед глазами всех открылось зеркало озера...

Остановились. Нельзя было не остановиться перед таким зрелищем. Это было высокогорное озеро, окруженное лесом.

— А вы знаете, — сказала Женя, — это озеро совсем как Большой Вудьявр в Кировске. Ну, как два брата!

Группа привязала лошадей к деревьям и пошла к воде. Мягкая, чистая, прозрачная, она лишена была жизни. По крайней мере, никто даже при пристальном разглядывании не заметил ни одной рыбешки. Только несколько водяных пауков коробили то здесь, то там поверхность. Вода казалась черной, словно крышка рояля.

Пока лошади отдыхали, люди поднялись на вершину горы. Тропа огибала высокий берег озера и шла то по открытому склону, то по кромке леса. С вершины горы озеро показалось тенистым прудом. Еще несколько метров подъема — и пропали последние деревья. В тишине звучно зажурчал ручей. Сотни таких ручьев образуют алтайские реки. Сейчас группа присутствовала при рождении одного из ручьев: ему давал жизнь тающий снег. Журба пошарил рукой в траве и нашел расщелину, по которой тек ручеек.

Вот и вершина. Снежный зернистый покров обнимал ее. Было начало августа, стоял солнечный жаркий день, а здесь лежал снег. Журба расчистил палкой черствый наст, в котором весело искрились синие огоньки, и отломил кусок снега. От него пахло свежестью.

Вдруг что-то ударило его в затылок. Журба оглянулся. Женя! Румяная, возбужденная, она лепила снежки и швыряла в него.

Журба слепил большой ком и побежал. Женя оступилась, упала. Он схватил ее за руки.

— Ну, будете швыряться? Будете? — и забросал ее лицо, шею снегом.

Женя вдруг побледнела.

— Оставьте. — Она опустилась на снег.

— Что с вами? — спросил он в тревоге.

Она взяла его руку и приложила к груди. Под его ладонью часто-часто и сильно стукало сердце.