Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1950 года]

Лазарь собирался сейчас на площадку в приподнятом состоянии: ведь он ехал на один из крупнейших металлургических комбинатов на Востоке, один из лучших молодых заводов страны, выросших в глухой, непроходимой тайге. И в то же время он беспокоился, как будет решена проблема получения ванадистых чугунов из титано-магнетитов.

На новенький аэродром Тайгастроя Лазарь прилетел в десять часов утра первого мая. Оставив чемодан в гостинице, он поспешил на завод. Хотелось пройти к печи незамеченным, но едва он вышел на дорогу, что вела к доменному цеху, как натолкнулся на Журбу.

— Лазарь! Какими судьбами?

— Федор Федорович вызвал.

— Дружище, так ведь ты опоздал — дитя уже родилось! Ванадистые чугуны пошли, — говорил Журба, обнимая Лазаря.

— Опоздал? Ну, веди скорей в цех. Хочу видеть наше детище и старика.

На заводе, еще далеко не отстроенном, все блестело новизной. Цехи, вспомогательные сооружения, железнодорожные пути расположены были удобно, даже более того — просто изящно! Это сразу оценил Лазарь.

— Хорошо, толково устроили, — говорил он, внимательно все осматривая по пути.

— А вот и профессор...

Бунчужный стоял возле литейного двора и смотрел куда-то вдаль.

— Федор Федорович!

Бунчужный оглянулся.

— Родной... — Он горячо прижал Лазаря к себе. — Как хорошо, что догадались приехать!

— Как не догадаешься! Сто слов в телеграмме! — Расцеловались. — Значит, опоздал?

— Недавно выдали... Боже мой, что со мной творилось...

— Чугуны все-таки пошли!

— Пошли! Пошли!

Лазарь так сильно сжал руку Бунчужному, что тот охнул.

— Поздравляю! Дело, значит, как мы и думали, в шихте и температуре? Подводил старый «самоварчик»?

— И в шихте и в температуре. Но — это позади. Задача решена в производственном масштабе!

— Еще раз поздравляю! Ну, пойдемте к печи. Насколько она в реальной жизни красивее! — воскликнул Лазарь.

Они стояли с Бунчужным и любовались домной.

— Сколько трудов отняла у нас эта проблема... Помните, Федор Федорович? Одни расчеты сменялись другими. Да нет, по глазам вижу, что все позади. Получили чугун и забыли все свои «безумные дни и ночи...»

Они не отрывали от печи глаз.

— А ведь красавица! Маленькая, а какая изящная, какая стройность линий! Как все механизировано, — продолжал восторгаться Лазарь.

Бунчужный улыбался:

— Ничего печурочка!

Прозрачное облачко низко висело над печью, как бы ограждая ее от лучей ослепительного солнца, уже высоко поднявшегося над заводом. Печь дышала ровно, ритмично, как человек, уснувший после тяжелой работы.

— Теперь покажите все свое хозяйство, — попросил Лазарь.

Они прошли вдоль литейного двора. Из брандспойта поливали чугун, разлитый по канавкам, напоминающим сороконожку. Чугун медленно остывал. Над литейным двором клубился пар. Пахло горелой серой.

Все трое прошли в газовую. Лазарь познакомился с шихтованием, с показаниями приборов, с анализами шлаков. И показалось профессору, что они в институте, что вот сейчас повторятся часы интимных собеседований и страстных споров.

В газовую заглядывает Надя.

— Не помешаю?

— Вот кто здесь заменил вас, — говорит Бунчужный, представляя Надю.

Она смущается.

— Что же, и это закономерно: старое сменяется новым, а новое еще более новым.

— Кстати, Лазарь, это моя жена! — сказал Журба.

— Вот как?.. Чего ж на свадьбу не звали? Ай-яй... Ну, надеюсь, отметим хоть с опозданием?

— Обязательно! А теперь пойдем к бункерам!

— Вы идите, товарищи, а я задержусь здесь еще немножко, — сказал Бунчужный.

— Понятно... — улыбнулся Лазарь.

К пуску цехов первой очереди строительства приехал и Джонсон. Он не был на площадке два года и сейчас ничего не узнавал. Ему показалось, что цехи стояли не на том месте, где он планировал, что вообще перешли на другую строительную площадку. С Джонсоном приехало несколько американских друзей; все отягощены были биноклями, «лейками», блокнотами и термосами. Американцы смотрели на крупнейший в мире завод, как на свалившийся с неба в тайгу метеорит-уникум... Они ходили, щупали, обнюхивали, фотографировали, что только можно было ощупать, обнюхать, сфотографировать, отходили от объектов на приличное расстояние, рассматривали в бинокль, спускались в котлованы строительства второй очереди.

Гребенников сухо встретил гостей. У Джонсона были бумажки, разрешавшие осмотр строительства, и Гребенников вынужден был не чинить ему препятствий знакомиться со всем, что не представляло секрета.

— Ваше впечатление? — спросил он у гостей.

Гости прежде всего были изумлены отличным английским языком начальника строительства.

— О!.. Это, конечно, конечно... колоссально! Колоссально!.. Вы разрешите более обстоятельно поговорить с вами в свободный для вас час?

— Не отказываюсь! А ведь вы, мистер Джонсон, хотели нас крепко подвести, — сказал Гребенников не удержавшись.

Джонсон смутился.

— Фирма отозвала... Я ни при чем... Служащий... Дисциплина...

— А квершлаг?

— Какой квершлаг?

— Квершлаг, что у нас значился под литерой «К»?

— Не помню... Давно все это было.

— Могу напомнить. Я только приехал на площадку, и мы вместе с вами ходили по ней, я обратил ваше внимание на квершлаг, на залегания. Вы заявили, что это — нестоящее дело. И не только заявили, а сняли вовсе с плана разведок. Но вы ошиблись: у меня великолепная память. Просматривая план разведок уже несколько месяцев спустя, я обратил внимание, что квершлаг «К» отсутствует. От этого квершлага мы потом пошли на юг и набрели на залежи, иметь которые хотела бы каждая страна...

Джонсон ничего не ответил, он примял пальцем табак в своей трубочке, но не закурил ее, а засунул в боковой карман и поспешил ретироваться.

Когда Джонсон ушел, Гребенников заметил журналиста, сидевшего на ступеньках лестницы, близ литейного двора. Вместе с журналистом были Журба и Борис Волощук. Они о чем-то беседовали.

— Как ваши успехи, товарищ Нардов?

Журналист, представляющий центральную газету, улыбнулся.

— Послал несколько «молний». Написал большой очерк о людях и комбинате.

— Большой? И так скоро? Сколько вы у нас? Два дня?

— Профессия, Петр Александрович! Ничего не поделаешь!..

— Но ведь быстрота может обернуться против автора?

— В каком смысле?

— А в таком, что иной раз читаешь и краснеешь... На мартене прокатывают блюминги, а домна выдает профильный прокат!

Все рассмеялись.

— Далекое, младенческое время журналистики, Петр Александрович! Сейчас такие чудеса не встречаются. Сейчас журналисты достаточно разбираются в вещах, о которых пишут. Быстрота — это от способностей и профессионального опыта.