Александр Кузнецов - Крестики-нолики

Нет, то, что было на фотографии, заметно отличалось от театральных декораций.

Лестницы, сконструированные из вытянутых треугольников и пропеллеров, вздымались к шаровидному космическому кораблю со множеством лучевидных крыльев. А вокруг, цепляясь и зависая, карабкались рассерженные существа в прозрачных цилиндрических шлемах. Через шлемы проглядывались искаженные лица с громадными острыми носами, напоминавшими клювы хищных птиц.

На скошенной площадке у вершины корабля, разметав руки-крылья, вытянулась грозная королева Поднебесья. У ног королевы ощетинилась неровная цепочка фрейлин-телохранительниц, направлявших короткоствольное оружие на взбунтовавшихся рабов.

Как появилась рядом Елена, Сергей не заметил.

— Узнал ее? — тихо спросила девчонка.

— Кого ее? — не понял Сергей.

— Вот она, — ткнула девчонка пальцем в одну из телохранительниц грозной королевы.

— Это постановка такая была? — всматриваясь в едва различимое лицо Вероники Галактионовны, неуверенно предположил Сергей.

— Фильма.

— Кино, ты хочешь сказать?

— Вероника Галактионовна говорит — фильма.

Чая с мятой выпили не отрываясь по три чашки подряд. Пока ждали второго чайника, Елена принесла каждому по дрочене [2] Дрочены — оладьи из картошки. из картошки. Сама приготовила… Дрочены так ошеломили, что никто девчонке «спасибо» не сказал. Проглотили и замолчали. Лишь когда Елена притащила второй чайник, Шашапал, облизывая обожженные пальцы, стыдливо спросил:

— А чего ж ты сама не ела?

— Ела я, — успокоила ребят Елена. Вздохнув, добавила: — И хозяйке оставила. Не сомневайтесь.

— Скажи, а в киносборниках твоя… тетя не снималась? — полюбопытствовал Иг.

— Не знаю, — пожала плечами Елена.

— Я случайно… Не подслушивал, просто у себя в нише сидел и паял, — тихо заговорил Шашапал. — Вероника Галактионовна к бабушке в гости пришла. Про болезнь тети твоей говорили. У Вероники Галактионовны что-то с позвоночником произошло… Из-за этой болезни она актрисой не могла работать. И профессию поменяла.

Затихли. Припали к новому чаю.

Отпив полчашки, Иг поднял голову, стал бойко насвистывать «Путь далек до Типперери…», превосходно имитируя тромбон и трубу.

— А теперь давай «Тебя я встречу кочергой» [3] Американские песенки. , — попросил Ник.

— Весь к вашим услугам! — вскочив со стула, раскланялся Иг. — Елена, древнему пятаку надоело меня лечить. Клади его в копилку.

— Ему на свою могилу надо, — объяснила Елена Игу, принимая монету.

— На какую могилу? — насторожился Сергей.

О существовании этого отсека в комнате никто из мальчишек и предположить не мог. Сергею пришлось проходить боком между ширмой и резным зеркальным шкафом. В крохотную обитель Елены он втиснулся последним. Девчонка легко нырнула под обитый вылинявшим бархатом диванчик на высоких кривых ножках. Долго с благоговейной осторожностью выдвигала из-под диванчика круглую фанерную громадину коробку для елочных игрушек.

Свободного места в отсеке совсем не осталось. Ник и Шашапал заняли диванчик. Сергей, Иг и Елена с коробкой — все остальное пространство пола.

В коробке пряталось кладбище. С крестами в оградках и без оградок. С надгробьями и могильными памятниками. Цветы кое-где лежали. Венки к камням прислонились.

Охраняли погост приземистая церковь и наклонившаяся на правый бок колокольня. По краям кладбища лес из голых деревьев застыл.

Церковь состояла из белого деревянного бруска и пяти разновеликих куполков темно-синего цвета. Кресты на куполках были сотворены из канцелярских скрепок.

Колокольня получилась из двух неровных прямоугольников картона и приклееного сверху, вместо купола, шишака-обломка. С четырех сторон верхней, тонкой части колокольни чернильным карандашом была четко прорисована звонница и по три колокола с каждой стороны.

Лес собрался из высохших отростков сирени и тополя.

Оградки строились из спичек с отгоревшими головками, а совсем низенькие — из выкрашенных акварельными красками почек и разноликих пуговиц.

Среди надгробий выделялись подлинные немецкие награды — солдатские и офицерские Железные кресты. Один совсем новенький, блестящий. Надгробьями служили медали, значки, жетоны, нашивки, кровожадные орлы и черепа от офицерских фуражек. Все они были перевернуты вниз головой. Стояли вверх тормашками.

— Чтоб и на том свете им пусто было, — объясняла Елена.

Деревянные кресты были любовно украшены венками из серебряной и золотистой канители и букетиками из крохотных разноцветных осколков елочных игрушек.

Несколько совсем маленьких могильных холмиков венчали православные нательные крестики, хваченные зеленью окиси. Могильными плитами служили и здоровенные монеты. Сродни той, что Елена принесла для Ига. На одной из могил возлежало тяжелое темно-бордовое яйцо из ограненного стекла.

Эти могилки возле церкви были отмечены цветами-брошками.

Заботливо возложив екатерининский пятак на лишь ей ведомое место, Елена неуловимым движением поправила один из малюсеньких нательных крестиков, даже не проговорила, а выдохнула:

— Тут Оленька тетки Аксюты захоронена. Как заспалась в лесу, так и не отогрели. Она меньше меня была. На большой-то могилке я крест из ивы сплела. Здесь уж розы пусть.

На склоне немцы сначала своих хоронить стали. А как не хватило места, на эту сторону перешли… а где серебряный венок — партизан с перерубленным горлом захоронен. Так он в той же могиле и остался. Под яичком стекольным племянница бабушки Марии схоронена. Она померла, когда мы еще под немцем не были…

— Ты у немцев была? — приглушенно ужаснулся Сергей.

— Была.

— Как же ты к ним попала?

— Пришли.

— Куда?

— В деревню. Меня мать к бабушке Марии привезла. На лето. Из Ленинграда. Мы в Ленинграде проживали. Но какой Ленинград тогда был, я не помню.

— Немцы страшные?

— Первые — так не очень чтоб. Хохотальные больше. Они в сумерках пришли. Меня уж на печку загнали. А спозаранку я их у сарая тетки Матрены углядела. Громкие. Из курятника повыбегали. Гомонят. В касках яйца несут… Зубы белые скалят, хохочут все. Глядь, яйца о гвоздики на плетне протыкать стали да и пить. Выпьют и на плетень вешают. На гвоздики. Каждый по десятку небось, а то и боле высосал. На шею лук нахомутили. Сизый. Крутой… Яиц напились, на гормошках губных заиграли.

— И не убили никого? — не выдержал напряжения Иг.

— Вроде тогда нет. Первые они были в Зиморях. Проходящие. Может, я и путаю чего. Хотя четыре мне исполнилось уже…

— Что такое Зимори? — вырвалось у Шашапала.

— Деревня Псковской области. В Зимори мать меня привезла, а сама уехала. И война. В июле уж немец пришел… А кругом трав, цветов всяких. Малиновых, желтых. Ромашки — не меньше блюдца. Из огорода выйдешь, нырнешь в гущу. А гуща медом пахнет. Полянка там была, за огородом Матрениным. Кругом ельник. А посередь — березка. Полянка невелика сама. А все на ней есть. И щавель, и земляника. Цветов — душе вдосталь. В прятки мы там играли. Уговор — хорониться можно до елок и плетня. Березка — выручалка. Немного отбежишь и хоть в рост стой. Тебя уже нет. Трава такая. А если присела, век не найти.