Владимир Щербак - Буревестники

— Христос воскрес, Иван Степанч!

— Воистину воскрес, Степан Иванч!

Расправили усы, облобызались, растроганно покряхтели. Подхватив освящённые куличи, пошли из церкви. Ночное небо посерело, на востоке проклюнулся рассвет. На паперти двое нищих дрались из-за медяков. Зеваки хохотали и давали советы, городовой с багровой от холода рожей раздумывал, вмешаться или нет. Мальчишки цокались крашенками. С Куперовской батареи доносился сухой ружейный треск: солдаты салютовали пасхе.

— Что новенького?

— Родила баба голенького, ки-ки-ки!

— Шутник же вы, Иван Степанч! А всурьёз?

— Не слыхали? В город понаехали революционеры из Сибири. Там их прижали Меллер-Закомельский с Ренненкампфом, вот они сюда и подались. Готовят бунт почище прошлогоднего!

— Да неужто?

— Истинно фактическая правда! Шурин сказал.

— То-то мне давеча тараканы снились…

— Говорят, в бухте Золотой Рог стоит наготове, под парами подводный корабль. Чтоб в случае чего начальство тайно увезти.

— О себе-то они побеспокоились, а на нас им начхать!

— У вас получился «ананас», ки-ки-ки!

— Да ну вас совсем, Иван Степанч, с вашими шутками! Дело-то не шутейное!

— Полно вам, Степан Иванч! Всё обойдётся. Нас трогать не станут: мы люди маленькие, мирные, любому режиму угодные… Пошли, пора уже и разговеться…

А народ вокруг продолжал христосоваться! В Покровской церкви и Успенском соборе, в домах и на улицах, по всей Приморской области, по всей Российской империи целовались православные! Целовались родные и незнакомые, друзья и враги; слуга лобызал господина, офицер – солдата, палач – жертву…

И глядя на это вселенское целование, некто в чёрном с грустной усмешкой что-то шептал.

Из стихотворения владивостокского поэта Николая Амурского.

…И лобызаются в уста,

И простирают все объятья,

Как слуги верные Христа,

Как будто ближние и братья.

О, как хотел бы верить я,

Что всё то искренне творится!

Но вера сгинула моя –

Сомненье в сердце коренится.

И возмущается мой слух,

И чую я душой своею:

Искариота подлый дух,

Лукавый образ фарисея.

Недалеко от Покровской церкви, на улице Последней, на конспиративной квартире сидели вкруг стола, ели творожную пасху и пили чай Назаренко, Ковальчук, Вахреньков, Пётр Воложанин и ещё несколько членов Владивостокской группы РСДРП.

— Хороша пасха! — щурясь от удовольствия, говорил с набитым ртом Ефим. Он лукаво посмотрел на хозяина квартиры. — Святить небось носил?

Хозяин, немолодой рябой столяр, недавно вступивший в партию, смутился, стал оправдываться:

— Я не носил… Это баба моя… Говорил ей: не надо, дак разве послушает! Стрижено-брито!

— Ничего, — успокоил его с улыбкой Назаренко. — Пасха от этого хуже не стала.

— И может, нам, многогрешным, на том свете это зачтётся! — подхватил Ковальчук. — А всё-таки, что ни говорите, умеет церковь обставлять свои праздники. Нам, пролетариату, надобно учиться у неё, чтобы и наши праздники стали не менее, а со временем и более популярны в народе. — он допил чай и перевернул стакан вверх дном, как бы ставя точку праздному разговору. — Собственно, это и есть один из вопросов, которые нам нужно сегодня обсудить, – подготовка к празднованию Первого мая. Об этом расскажет товарищ Назаренко.

Александр Корнеевич придавил в ракушке чадящий окурок и поднялся. По давней своей привычке не сразу стал говорить, а некоторое время всматривался в лица товарищей, теплея взглядом. Висячие усы придавали ему плаксивое выражение, сухой кашель то и дело встряхивал худое тело. За последний год Назаренко сильно сдал, у него открылась, а может, давно была и усилилась чахотка. Он знал, что обречён, и поэтому каждый новый день встречал как подарок судьбы и старался прожить его с полной отдачей. Друзья советовали ему уволиться и уехать в тёплые края, но Корнеевич выполнил только первую часть совета: уволился из военного порта и полностью перешёл на работу профессионального революционера. Он спешил жить, чтобы успеть сделать для революции как можно больше. Он сгорал, как бенгальский огонь, – сильно, ярко, но, к сожалению, так же быстротечно.

— Праздника Первое мая нет в святцах и календаре, однако он отмечается рабочими всего мира уже около двадцати лет. А началось с тех пор, как в американском городе Чикаго в этот день рабочие устроили забастовку с требованием 8-часового рабочего дня. Состоялась демонстрация, которую разогнала полиция, избив и убив немало людей. В память об этом событии день Первое мая стал отмечаться как праздник международной рабочей солидарности. В этот день пролетарии всех стран требуют улучшения условий жизни и труда, а также выдвигают политические требования. У нас, в России, наиболее мощно прошли первомайские демонстрации в девятьсот первом году, они состоялись в Питере, Тифлисе, Харькове и многих других городах. Впервые маевки сопровождались лозунгами «Долой самодержавие!», «Да здравствует республика!» Нас, владивостокских социал-демократов, тогда, шесть лет назад, была горстка, но и мы не остались в стороне и здесь, на окраине России, впервые в истории Приморья отметили наш рабочий праздник. Вон Иван Вахреньков да Илья Силин помнят, как собрались мы на Чуркине, в лесу, читали «Искру», обсуждали наше житьё-бытьё, строили планы… — Назаренко закашлялся, кашлял долго, и все молча пережидали приступ. Александр Корнеевич, отвернувшись, сплюнул мокроту в платок, отпил из своего стакана остывшего чая и продолжал. — Сегодня наши ряды выросли количественно и качественно: нас сейчас не единицы и даже не десятки; к нам прибыли такие опытные товарищи, как Ефим Ковальчук, Григорий и Николай Никифоровы, Иван Кузьмин и другие. У нас подрастает боевая молодёжь: Петя Воложанин, Вася Максименко… Мы оформились организационно и входим теперь в Сибирский союз РСДРП. Мы, наконец, осуществили нашу давнишнюю и заветную мечту – заимели собственную типографию. Мы теперь сила, товарищи! — Васятка Максименко не выдержал и восторженно зарукоплескал, но тут же, устыдившись своего порыва, спрятал руки под стол. — Мы сила, и это надо продемонстрировать Первого мая, этот день должен стать смотром наших рядов, днём ещё более тесного сплочения их. Вот почему участники первой маевки обращаются в комитет с предложением широко отметить наш рабочий праздник.

Назаренко, утомлённый долгой речью, сел и потянул папиросу из пачки, лежащей перед ним, а встретив укоризненный взгляд Вахренькова, виновато улыбнулся и махнул рукой.

Встал Ковальчук. Пощипал свою изрядно уже отросшую бородку, которую завёл сразу же по приезде во Владивосток, и заговорил:

— Ну что ж, я думаю, мы поддержим предложение наших старших товарищей. Первое мая надо отметить как следует. Время для подготовки у нас есть. Какие будут предложения?