Константин Лагунов - Начнем сначала

Едва мужичонка раскрыл рот, намереваясь что-то сказать, а Славика уже обдало таким стойким тошнотворным перегаром, что на миг отвлекло от всего прочего, приковало внимание к этому исчадию гудымского дна, прозываемому в народе «бичами».

— Послушайте. С чего это вы такой… раздавленный? Приговорили к высшей мере?.. Обидели… Обокрали…

Подобная речь никак не вязалась с обличьем этого зачуханного бродяги. И произнесена она была голосом, полным участия, сострадания и готовности помочь. Потому-то потрясенный юноша не отвернулся, не огрызнулся, не оттолкнул, а взял да и сказанул:

— Отец умер.

— Прискорбно! — с неподдельным сочувствием воскликнул мужичонка. И тут же поинтересовался: — Летите на похороны?

Славик отрицательно покачал головой.

— С похорон?

И опять отрицательный кивок.

— Встречаете родственников?

— Нет! Нет! — выкрикнул Славик. Губы его кривились. На глазах блестели слезы.

— Не надо! — мужичонка вскинул руку. — Умоляю вас, ни слова!

— Домой мне надо, — поборов приступ истерии, уныло и тихо заговорил Славик. — Приехал сюда… Хотел на работу здесь… И вот… Билет стоит сорок шесть, а у меня всего четырнадцать…

— Четырнадцать рублей! Это, скажу я вам, целое состояние! Давай так… Не возражаешь, если мы перейдем на «ты»? — Славик кивнул. — Давай так… Летим со мной в Ерудей. Я прилетел оттуда. Кореша в больницу привозил. Не знаю, выходят ли. Нужна замена — вот так! — Приложил ладонь к горлу. — Заработок сносный. Натуральная дичь, рыба, ягоды и грибы — без химреагентов. Работа — не на износ. На рыбалку, и на охоту, и на книги — хватит время. Идет? — И призывно протянул Славику руку.

— Но…

— Никаких «но»! — горячо воскликнул мужичонка, цепко хватая Славика за полу куртки и неожиданно сильно и резко притягивая к себе. — Перешагнем. Обойдем. Перепрыгнем. Уловил? — И опять протянул руку ладонью вверх. — Ну? По рукам?

Славик пришлепнул по грязной ладони своей ладошкой, и та тут же угодила в хваткие, крепкие и очень сильные пальцы незнакомца. Он опять легко, будто невесомо, подтянул Славика к себе и, засматривая тому в глаза, сказал:

— Значит, так. Купишь две бутылки водки: вечером помянем твоего отца… — Славик попытался вытащить руку, но железные пальцы стиснули ее еще крепче. — И пару пива. Это на сейчас, оросить пересохшую душу. На остальные — сигарет. И в путь.

— А где этот Ерудей? — он наконец-то освободил руку со следами чужих пальцев и, морщась, покрутил ею в воздухе.

— У земной оси.

— На какие же шиши мы полетим?

— Не твоя забота. Кто заказывает музыку, тот и платит. Айда! Тут рядом…

В другой раз и в другом месте Славик и словом бы не обмолвился с этим спившимся оборванцем, бежал бы от бродяги, как от прокаженного, но сейчас обиженному юноше так нужны были понимание, сочувствие и поддержка, что он с готовностью и радостью принял их от незнакомого пропойцы, нимало не будучи уверенным в том, что тот не обманет, и даже не думая об этом.

— Меня зовут Андрей, — невнятно пробормотал мужичонка по пути к магазину. — А тебя?

— Славик.

Андрей долго держал в руках две поллитровки с водкой, вертел и крутил их, смотрел на свет и даже нюхал, еле перемогая всесильный искус. Даже пот проступил на иссеченном морщинами невысоком лбу. И все-таки он одолел великий соблазн.

— Спрячь в рюкзак. Вечером все вместе помянем грешную душу твоего отца. А вот пивко…

Раскупорил зубами бутылку пива, припал к горловине ртом и, не переводя дыхания, осушил посудину.

— А-а!.. Фу-ух!.. Эликсир. Чего не пьешь?

— Не люблю.

— Тогда, с твоего высочайшего соизволения…

И то же самое проделал со второй бутылкой пива.

— Чего ты так взираешь на меня? — спросил спокойно, перехватив Славин взгляд. — Пока определял в больницу друга, — все пропил. Все! Меховую куртку. Сапоги. Костюм с рубахой. И даже галстук. На Ерудее у нас сухой закон. Пара бутылок спирта на случай ЧП. Но где у шахини тот тайник, никто не ведает.

— Как же мы полетим в твой Ерудей, если у нас ни копейки?

— На крыльях. Х-ха-ха-ха! Читал недавно роман… Ходит музыкант по Москве. Ест, пьет, играет, шуры-муры… А надоело — превращается в демона и в любой уголок вселенной… Стой тут. Я мигом…

И тут же исчез. Славик не приметил даже, в каком направлении.

Вернулся он не скоро. Схватил Славика за руку, скомандовал:

— Бегом!

И они помчались.

Как видно, Андрей знал тут все ходы и выходы. Они долго бежали вдоль высокого забора, нырнули в какую-то дыру, обежали небольшой домик и оказались на вертолетной площадке. Приостановясь, Андрей обстрелял взглядом раскиданные по полю вертолеты и обрадованно воскликнул:

— Вон наш винты крутит! Живо!

И снова помчались, да так стремительно и скоро, что Славик едва не задохнулся, поспевая за Андреем. Едва вертолет оторвался от земли, Андрей уснул на куче накрытых брезентом мешков.

Славик долго сидел недвижимо, остывая, приходя в себя. Все происшедшее походило на дурной нелепый сон. Сегодня утром он вылетел в Гудым. К отцу. Мама… «Надо было послать ей телеграмму. Хоть бы открытку. Изведется…»

И ему стало нестерпимо жаль мать. И себя жаль. Встала в памяти встреча с отцом. До мельчайших деталей. Жесты. Интонация. Слова.

Обида удавкой стиснула горло, и Славик заплакал.

Сперва скупо, сдерживаясь.

Потом горько и навзрыд, как ребенок…

У Сталины была странная бредущая походка, словно бы не шла она, а брела поводе. Раза два она заходила в просторный, светлый, шикарно обставленный домашний кабинет Феликса Макаровича. Какое-то время молча стояла, ищуще озиралась или пристально разглядывала согбенную спину работающего мужа и, не промолвив ни слова, медленно уходила. И хотя Сталина передвигалась бесшумно и ни словом, ни шорохом ни разу не потревожила Феликса Макаровича, все равно тот всякий раз чувствовал появление жены и лишь прикидывался читающим, на самом же деле, прикрыв глаза, ждал, когда жена уйдет. В конце концов он все-таки не выдержал и, когда Сталина снова заглянула в кабинет, спросил:

— Чего ты потеряла?

— Твою шапку. Рыжую. Из ондатры. Весной покупал.

— Не ищи.

— Почему?

— Она давно венчает голову одного высокопоставленного министерского работника. Чего уставилась? Начальство любит нас богатыми и щедрыми.

Румяные щеки Сталины стали темно-красными от гнева, глаза кусали и жалили мужа. Он безошибочно уловил приближение яростной атаки и попытался ее предотвратить.

— Дай мне разделаться с бумагами, — просительно мягко пробасил он, не глядя на жену. — Потом обсудим шапочную проблему.

Скажи он только первую фразу, Сталина, наверное, отступилась бы и вряд ли снова начала разговор об этой злосчастной шапке. Но в словах «шапочная проблема» ей почудилась издевка, и женщина сорвалась: