Константин Лагунов - Начнем сначала

Столбом стоял Ерофеев на том самом месте, где застало его неожиданно полыхнувшее небесное сияние, и, запрокинув голову, неотрывно смотрел, как постоянно менялись форма, и размер, и окраска, и сила свечения волшебной бахромы. Странно, но эти перемены Ерофеев воспринимал не только зрением, а всем своим существом, воспринимал болезненно, будто происходящее в небе рождалось в нем и энергия его сердца питала и двигала эту исполинскую ночную полярную радугу.

Давно озябли уши. Застыли ноги. Нешибкий, но ядреный ветерок до жжения обнаждачил щеки. Надо бы спустить наушники у шапки, потоптаться, подвигаться, но Ерофеев словно окаменел. Торчал бревном из сугроба, не мигая, глазел на небо и чувствовал, как растет и растет в нем душевное и физическое напряжение.

Колдовская бахрома северного сияния пропала сразу, в одно мгновение, будто кто-то нажал кнопку и погасил волшебную кисею, и та, обесцветясь, прильнула к небу, слилась с ним и растворилась в нем.

— Чудно, — пробормотал Ерофеев.

Какое-то время недоверчиво, ищуще он все еще вглядывался в то место, где миг назад светилась эта колдовская радуга, но не увидел ничего, кроме блеклого облачка, похожего на линялую заплату.

Теперь можно и нужно было идти домой: больше уже ничего не удерживало на улице, да и промерз порядком, и жена наверняка заждалась. И Ерофеев заторопился было к дому, но едва сделал несколько шагов, как в сознании вдруг ожили события, которые омрачили ему сегодняшний день и, он знал это, долго еще будут напоминать о себе…

За несколько минут до обеденного перерыва в кабинет Ерофеева ввалился огромный мужик в унтах на собачьем меху, в длинной летной кирзовой куртке тоже на собачьем меху и в неправдоподобно большой круглой и пушистой рыжей шапке, опять же из собачьего меха. Не постучал предварительно, не спросил разрешения и даже шапки не скинул. Ввалился, протопал к столу и низким осипшим разреженным голосом небрежно спросил:

— Вы Ерофеев?

Обозленный развязностью незнакомца, Ерофеев враз стал заикаться:

— Дда, дддопустим. А в ччем ддело?

— Письмецо к вам, — развязно откликнулся мужик и протянул лист бумаги.

Развернул Ерофеев лист, глянул и обалдело захлопал ресницами. На узеньком, вырванном из блокнота листке было написано:

Икра зернистая (черная) — 0,5 кг

Икра красная — 2 б. по 150 гр.

Муксун слабосоленый — 2 шт.

Муксун холодного копчения — 2 шт.

Балык осетровый — 0,5 кг

Балык нельмовый — 0,5 кг

Муксун свежий — 2 шт.

Сырок вяленый — 2 пак.

Мясо гов. — 4 кг

Мясо оленье — 4 кг

Яблоки — 2 кг

Апельсины — 2 кг

Вино сухое, венгерское — 4 бут.

Пиво чешское — 6 бут.

Ошеломленный Ерофеев протер глаза и снова прочел список сверху вниз и снизу вверх.

— Чт-то это? — угрожающе спросил он.

— Там все написано, — небрежно ответил мужик.

— Д-да ты п-по-гляди, что ты м-мне с-сун-нул! — взревел Ерофеев. — Тебе ч-что э-то ж-жена зак…

— При чем тут жена?! — удивился и рассердился мужик. — Разве вам не звонили?..

Тут резанул по ушам крикливый телефонный звонок. Ерофеев схватил трубку и услышал приглушенный, томный, вкрадчивый голос Девайкиной.

— Здравствуйте, товарищ Ерофеев. Девайкина беспокоит. Не узнали?

— К-как можно… — забормотал Ерофеев, начиная, кажется, понимать происходящее.

— И отлично, Климентий Егорович. Я тоже, как видите, не забыла. Чтоб не транжирить ваше драгоценное время, позвольте прямо к делу. Новый год на носу. В магазинах, сами знаете. Не с бою, так в очередь. Если мы будем в очередях толкаться, кто же станет вас ревизовать? Ха-ха-ха. — Мгновенно сменив тон на деловой, сухо и официально договорила: — Я послала к вам шофера со списочком. Самый минимум. Надеюсь, вас не обременит?.. Алле! Где вы?.. Куда вы пропали?..

— Д-да… Д-да-дар речи потерял от р-радости, — язвительно и дерзко откликнулся Ерофеев.

— Не теряйте. Пригодится, когда нагряну с новой ревизией. Заранее благодарю. Счастливого Нового года. Пока…

Будто от удара лопнула вдруг и рассылалась, разлетелась вся тормозная система потрясенного психического механизма Ерофеева, и тут же раздражение превратилось в гнев, а тот полыхнул бешенством.

— Так распротак и разэдак! — вскричал Ерофеев, не забыв при этом помянуть многострадальную русскую мать, и хватил кулаком пр столу с такой силой, что угодившая под свирепый кулак узорчатая сувенирная шариковая ручка развалилась на четыре части. Сграбастав обломки Ерофеев со всей силой швырнул их в корзину для мусора.

— Ха-ха-ха! Ох-ха-ха-ха! — Громоподобно, заливисто и самозабвенно захохотал мужик, принесший загадочное послание Девайкиной. — Хо-хо-хо-хо!..

Побелевшими, сумасшедшими глазами Ерофеев шарил вокруг себя, отыскивая что-нибудь потяжелее, чтоб запустить в красную от натуги, хохочущую, самодовольную, наглую физиономию связного. Тот угадал намерение Ерофеева и, не переставая хохотать, снял с круглого столика большую керамическую вазу и, подавая ее, еле внятно выговорил:

— На. Шваркни об пол. Полегчает!

И снова зашелся в неуемном смехе, пристанывая и охая И то прихлопывая в ладоши, то постукивая себя по бокам, выкрикивая при этом:

— Во, кипяток!.. Во, дает!.. Во, зараза!..

Сжав побелевшими пальцами правой руки узкое горлышко вазы и сцепив зубы, чтобы не заплакать от бессилия и обиды, левой рукой Ерофеев комкал безымянную записку Девайкиной. Приметив это, посыльный проглотил смех, глубоко и громко вздохнул и, указывая глазами на припадочно танцующий левый кулак, из которого сыпалась бумажная труха, сказал осуждающе:

— Это ты зря. — Снова вздохнул, похмыкал сочувственно и, поворачиваясь к двери, вроде бы между прочим обронил: — Забегу послезавтра. Не забудь чего надо-то. Не любит этого.

Шаркая кошмяными подошвами, неторопливо, вразвалочку посыльный вышел из кабинета.

Вот когда Ерофеев вскочил и, громко помянув то ли собственную мать, то ли мать Девайкиной или только что вышедшего мужика, хватил об пол ни в чем не повинную вазу. Потом, надавив до хруста кнопку связи с секретаршей, прохрипел:

— Ко мне никого.

Он долго молча курил папиросу за папиросой. С хлюпаньем и прерывистым хрипом всасывал в себя табачный дым, долго держал его в легких, потом с противным свистом и стоном выцеживал оттуда сквозь стиснутые зубы. А в голове Ерофеева клокотал, чадил и плевался огненными сгустками дикий вулкан. «Стерва. Прилипала. Поймала на крюк и… Отнести эту бумагу в ОБХСС. За вымогательство пришьют… Квартиру ей С иголочки. Лучшие плотники, краснодеревщики и маляры целый месяц обихаживали гнездо этой… Кто у кого теперь на крючке — еще вопрос. Дернуть, и сковырнется… А сковырнется ли? Надо доказать, а по нарядам работ на квартире нет. Опять же подлог, приписка, обман. Вывернется, гадина, и меня же мордой в дерьмо… Черт с ним!.. Поделом!.. Давно пора!.. Я к ней в снабженцы не нанимался. Может, еще прикажет в бане ее парить?.. Сука! Наверняка клейма негде ставить… Нет, ошибаешься! Я тебе справлю Новый год. Я тебе сделаю…