Владислав Гравишкис - Собольск-13

— Уже, — сказала Зинаида Александровна.

— Что — уже?

— Уже послала цветы. Еще утром.

— Вот спасибо-то! Как только вы сообразили? — обрадовался Владлен.

— Не безголовые же у вас члены партбюро, Владлен Петрович, кое-что понимаем… — И подступила к Соловьеву: — Так будет самосвал?

— Опять за лопату возьметесь — не будет. Так и знайте.

Они поговорили еще немного, и Владлен пошел к себе.

После встреч с Зинаидой Александровной, — а встречаться приходилось часто (она то и дело забегала в партком), — у Владлена всегда оставалось чувство изумления перед этой женщиной. Искоскова была врачом, знала, что спасения нет, медицина бессильна, смерть должна настигнуть ее если не сегодня, то завтра. И никогда ни одного унылого облачка не появлялось на ее бледном и пухлом лице. Всегда была весела, всегда над кем-нибудь или сама над собой подшучивала и всегда просила работы, бралась за любое дело, и бралась с жаром, с какой-то жадностью.

Ей говорили, что надо поберечься, что она — человек больной. Тогда она сердилась и с мелькнувшим на мгновение отчуждением смеясь объявляла, что болезнь — личное дело, и разбираться с нею она будет сама. Однажды, когда они разговаривали в парткоме, Владлен решительно предложил освободить ее от всех поручений и нагрузок. В черных глазах Искосковой блеснул неподдельный испуг: «Ни в коем случае, Владлен Петрович! — И призналась: — Мне с людьми легче…»

Значит, одной все-таки трудно и страшно. Владлен представил себе, как она мучается и тоскует ночами в своей комнатенке в большом заводском доме, и проникался все большим уважением к этой по-настоящему мужественной женщине. Он шел, думал и никак не мог ничего придумать, чтобы чем-то помочь Искосковой, и чтобы эта помощь была для нее незаметна, и чтобы она прожила подольше и чтоб жить ей было легче.

В темном коридоре заводоуправления, отыскивая в карманах ключ, он услышал, что в кабинете надрывно звонит телефон. Поспешно открыв дверь, не снимая халата, Владлен подошел к столу и взял трубку:

— Да. Партком слушает.

Человек на том конце провода, по-видимому, потерял надежду дозвониться и от неожиданности удивленно протянул:

— Э-э-э!

— «Э» мне ничего не объясняет, товарищ. Не можете ли по-конкретнее?

— Извините, пожалуйста, я звонил к директору, но его не оказалось на месте. Тогда мне посоветовали обратиться к вам.

— Очень хорошо. Я слушаю.

Человек, казалось, все еще не знал, что ему нужно говорить.

— Понимаете, какая вещь, — медленно произносил он, как бы сам удивляясь этому. — Я здесь родился. И мне хотелось бы посмотреть… Одним словом, получить пропуск на завод.

— Как ваша фамилия? — быстро спросил Владлен.

— Потанин, Андрей Сергеич. Видите ли, мой отец… Как бы вам это сказать…

— Я вас понял. Хорошо, приходите ко мне, и мы поговорим. Вы понимаете, Андрей Сергеич, что я не могу по телефону разрешить вам вход на завод.

— Это верно. Сейчас я приду.

Явился Андрей Сергеич быстро, — он звонил из столовой, недалеко от заводоуправления. Владлен еще слушал многословные объяснения начальника автобазы, отобравшего самосвал у Зинаиды Александровны:

— Не отбирал я у нее машину, что вы, Владлен Петрович! Всего на два часа послал на склад сантехники за ваннами. Ванны ж важней, как она не понимает. Оранжерея не убежит, а ванны вывози молниеносно, пока другим не отдали. Желающие — не мы одни…

— Когда пошлете самосвал на оранжерею? — сухо спросил Владлен и кивнул стоявшему в дверях Андрею Сергеевичу: — Проходите, пожалуйста! Присаживайтесь.

Владлен постукивал пальцами по кромке стола и наблюдал, как проходит и усаживается в кресло среднего роста довольно грузный человек с густо седыми, но довольно пышными волосами. Так вот он какой, тот самый Потанин, что смутил покой тети Дуси! На рукаве пиджака повыше локтя ершисто торчали несколько хвоинок, воткнувшихся в ткань.

— Если вы настаиваете, Владлен Петрович, — говорил тем временем начальник автобазы, и Андрей Сергеевич слышал клокотание телефонной трубки, — если настаиваете, я пошлю самосвал сейчас же: понимаю, партком не будет напрасно будировать вопрос. Но Искоскова! Такая спокойная, веселая женщина…

— Да. Я настаиваю, — оборвал Владлен и положил трубку.

Андрей Сергеевич осматривался. Кабинет как кабинет: под портретом Ленина письменный стол, рядом с ним — небольшой сейф коричневого цвета, перед столом два потертых мягких кресла, в одном из которых он теперь сидел. В стороне, вдоль стены — длинный заседательский стол в зеленой скатерти.

В Чите в таком же кабинете сидел кряжистый, крупнолицый Алексей Павлович, секретарь парткома мелькомбината, сучанский шахтер. Ему первому лет десять назад Андрей Сергеевич рассказал об отце. Алексей Павлович заметил спокойно и равнодушно: «Бес с ним, с твоим батькой. Мы не по батьке, по делам твоим судим, а работаешь ты исправно, ничего не имеем…» Как отнесется этот? Очень молодой. Чистое румяное лицо, волнистые волосы, большие карие глаза. И улыбка — веселая, ясная.

— Здравствуйте! — сказал ему Владлен, вышел из-за стола, пожал руку и сел в кресло напротив: — Вижу, вы уже успели побывать в горах. Это вы очень правильно сделали — с хребта вид замечательный, я часто туда поднимаюсь. Надеюсь, и вам понравилось? Перемены наши заметили? Вам они должны броситься в глаза — ведь вы почти полвека здесь не были. Не так ли?

Он говорил свободно и непринужденно, как будто знал Потанина давным-давно. А Андрей Сергеевич слегка опешил: почему ему известно, что он поднимался в горы? Откуда знает, что он не был здесь полвека?

— Разрешите, я их выдерну! — предложил Владлен и, все так же улыбаясь, одну за другой выдернул из костюма хвоинки. — Вот теперь рассказывайте.

И удивление Андрея Сергеевича погасло. В конце концов, это даже лучше, что секретарь парткома уже знает все о нем: не надо самому рассказывать. Раздумывая, он сказал:

— Понимаете, понравилось — не то слово… — Настроение у Андрея Сергеевича было отличным: и прогулка была удачной, и впечатлений получил много, и обед в поселковой столовой оказался почему-то очень вкусным. Ему хотелось поделиться мыслями, хотелось рассказывать, а тут судьба подготовила ему собеседника, который сам хочет его послушать: — Да, не то слово. Прямо сказать — впечатление потрясающее. Понимаете, какая вещь, я даже сам до сих пор не соображу, но почему-то у меня было ощущение, что я приеду в нетронутые места. Будто застану нашу мельницу такой, какой ее покинул… — Андрей Сергеевич подумал, что не надо было говорить «наша». Какая же она наша? Но Владлен на обмолвку не обратил внимания, а слушал его внимательно. — Я отлично знал, что это не так. Раз строилась вся страна, не мог не строиться Собольск. А все равно ощущение не покидало, все равно ждал тишину, тайгу, безлюдье. И вот — приехал! Все как во сне и не знаю, не то мне снилось прошлое в детских снах, не то снится теперь настоящее…