Юрий Либединский - Дела семейные

— В газетах что слышно? Про войну не пишут? — спросила Дуся.

Владимир Александрович рассказал.

— Главное, что американские буржуи привыкли чужими руками доллары загребать! — сказала Дуся. — А народ у них войны на своей шкуре не пробовал, простоты в нем много...

«Нет, не так уж она бестолкова, как думает Нина Леонидовна...»

— А зачем вы, Дуся, пошли в домработницы? Поступили бы лучше на производство... — сказал Владимир Александрович.

Дуся бросила на него быстрый и тревожный взгляд.

— Да вы не смотрите, если я чего не так делаю, я обвыкну. — В голосе ее слышна предательская дрожь, еще не дай бог заплачет.

— Ну конечно, обвыкнете! А что я кашу не съел, так это ничего, вы ее в мусоропровод выбросьте, никто не узнает.

Синенькие глаза смотрят с признательностью.

— Ну, я пошел, — вставая и вытирая рот салфеткой, сказал Владимир Александрович. «Какая она все-таки маленькая и молоденькая...» — Если Нина Леонидовна и Леля уйдут из дома, вы сами подходите к телефону, когда он позвонит.

— А как он звонит без звонка, да еще вертушка какая-то?..

Владимир Александрович показал Дусе, как обращаться с телефоном, и добавил:

— Вот на этом листе бумаги записывайте фамилии тех, кто позвонит. Вы грамотная?

Вот тут она и вправду обиделась, быстро заморгала глазами, ресницы пушистые, золотистые; стало особенно заметно, что она еще очень молоденькая, совсем девочка...

— Я семь классов кончила... — шепотом сказала она.

— Ну и прекрасно! — смутился Владимир Александрович и поскорее вышел из кухни. «И что за глупость! — корил он сам себя. — Кто же теперь у нас неграмотный! И такая девочка, прямая, толковая, с несомненным присутствием независимости и собственного достоинства, воспитанными советским строем, вынуждена уехать из деревни! Неладно все это...»

Но раздумывать было некогда. Владимир Александрович сбежал вниз, где у подъезда стояла машина, не обычный кованый и клепаный «газик», который к нему прикреплен, а огромный зернисто-черный «ЗИС», в котором положено ездить самому президенту Академии Фивейскому. Но сейчас Фивейский уехал на три месяца в Кисловодск, и, поскольку Сомов его замещает, «ЗИС» подается ему, и вместо веселого старичка-говоруна Ивана Сергеевича за баранкой сидит полный глупого самомнения, словно из чугуна отлитый Степан Михайлович, из которого и слова не выжмешь.

Машина двигалась по извечно знакомым улицам центра, взлетела на широкий мост, и вот оттуда уже виден красавец университет, ничего не скажешь — хорош! А вот среди перерытых, уродливых косогоров видно уже новое, только в этом году законченное здание их Академии. В сравнении с университетом Академия, прекрасно спроектированная, кажется несколько приземистой. Это все капризы Антона Георгиевича Фивейского, который не любит лифтов, в угоду ему лестница с первого этажа на второй построена до предела отлого, а он все равно поднимается кряхтя, задыхаясь и принимая сердечные снадобья. Вспоминая старика и усмехаясь, Владимир Александрович легко взбежал по этой лестнице, — приятно сознавать, что еще может, хотя, признаться, взбежав, почувствовал сердце.

Дверь в приемную президента открыта, чернобровая и седая Раиса Вячеславовна, заведующая приемной, выплыла ему навстречу, — видно, поджидала, потому и дверь открыла.

— Здравствуйте, Владимир Александрович... — говорит она с неизменным оттенком вежливой иронии. — Зная вашу нелюбовь к нашим покоям, я подстерегаю вас здесь. Вас поджидает какой-то генерал.

Владимир Александрович быстро взглянул на часы. Нет, он не опоздал!

— Ко мне? Так рано?

— Я когда пришла на службу, он уже сидел в машине и читал газеты. Когда я выразила свое удивление, он сказал, что с молодых лет знает ваши привычки, что лучше всего застать с утра, и потом еще какую-то глупую поговорку привел, про раннюю и позднюю пташку, кто-то из них носок прочищает...

— Так это, наверное, Алексей Алексеевич! Он мне дня три тому назад звонил, и я еще хотел к нему подъехать, а он сказал, что сам с утра к нам приедет, не сегодня-завтра. И эту же поговорку сказал... Где он?

— Людмила Петровна еще не пришла (это была секретарша Сомова), так я его провела в приемную президента! Пожалуйста!

Точно, это был Алексей Алексеевич Касьяненко. Потолстевший и ставший осанистым в генеральском мундире, — не то что раньше, когда он ходил в холстинковом, всегда немного помятом пиджаке, каким запомнил его Сомов смолоду, — Касьяненко поднялся навстречу Сомову. Владимир Александрович помнил, что раньше у Алексея Алексеевича были русые волосы, аккуратно разделенные надвое прямым пробором, сейчас на его круглой сияющей голове не было ни одного волоса. Но любопытствующее, живое выражение как утвердилось на его лице в молодости, так и осталось на всю жизнь и молодило это округлое лицо, с резко выделявшимися на нем мохнатыми, чуть приподнятыми бровями.

Они обнялись, поцеловались. Сомов и Касьяненко могли не встречаться годами, но помнили друг о друге и всегда знали друг о друге самое главное.

Касьяненко был старше Сомова всего лет на пять, но эта разница в возрасте и в партийном стаже — Касьяненко вступил в партию в 1917 году, а Сомов в начале 1920-го — придавала их отношениям отпечаток неравенства: Касьяненко всегда был старший, Сомов младший.

Когда Сомов еще учился в вузе и был одно время вторым партийным секретарем вузовской ячейки, Касьяненко работал в МК партии и как раз ведал вузовскими ячейками, — тут-то они и познакомились. Потом, после разгрома правых в московской организации, разгрома, в котором оба они отстаивали линию ЦК партии, Касьяненко остался на руководящей работе в МК и не раз «прорабатывал» и поправлял Сомова и его друзей за перегибы и перехлесты. Но когда Сомов вступил в полосу партийных неприятностей, Касьяненко делал все, что мог, чтобы оборонить его и сохранить в партии. В войну Касьяненко был мобилизован, он ведал оборонительными сооружениями вокруг Москвы. Когда началось освобождение наших городов, Сталин, лично знавший его, дал ему поручение, идя вслед за армией, восстанавливать разрушенные города. Касьяненко задержался на этой работе, и, так как некоторые архитекторы Академии градостроительства работали вместе с ним, Сомов знал о его деятельности.

— А сейчас создан новый комитет по коммунальному строительству, ему подчинены все организации, ведающие этим делом, в том числе и ваша Академия... — похаживая по обширной приемной и похохатывая, говорил Касьяненко. — Тут я и вспомнил о тебе и сюда...

— Очень кстати, — весело сказал Сомов. — Как раз сегодня у меня просмотр проектов, пройдемся из комнаты в комнату...

В начале будущего, 1953 года предполагалось устроить генеральную выставку в Москве с таким расчетом, чтобы каждая союзная республика выставила бы по одному наилучшему проекту города. До последнего времени архитекторы-градостроители работали под непосредственным руководством Фивейского. Уезжая в отпуск, Антон Георгиевич просил Сомова лично просмотреть все экспонаты и сделать свои замечания. И теперь, вместе с Касьяненко проходя из комнаты в комнату и выслушивая его по большей части резонные замечания, Сомов думал о том, что старик по своему обыкновению схитрил, дав ему это поручение перед самым своим отъездом. Замечания по проектам он выслушает, уже вернувшись и основательно отдохнув, а за это время Сомов будет иметь время сформулировать свои замечания не сгоряча, как это получилось бы сейчас, а в виде положительных предложений, в которых Антон Георгиевич разберется без затраты излишних усилий.