Евгений Кондратьев - Москвичка

— Там статья подчеркнутая. Читали? Вообще газет не читаете? Кто не читает газет, тот не сумеет мыслить. Не будет в голове материалов.

— Я прочту, — обещает Лиля. — Как? Сейчас? Вслух? Здесь что-то о солнечной системе, не очень понятное…

— Читайте, читайте, — приказывает Ольга Николаевна и сгибает парализованную ногу Клещикова. Сгибает и разгибает. Красивая нога. Мужчина хорошего сложения, болезнь не все у него отняла. Недаром кинорежиссер выбрал его для учебного фильма. Поставим на ноги — вновь можно будет заснять на ленту. А пока сгибаем, разгибаем… Он чем-то похож на Жерара Филиппа, и лоб донельзя сморщен все время — думает. А характерец! Если не читать — откажется от упражнений.

— Смысл прочитанного, ребята (он говорит «ребята»!), такой. Раньше Земля обращалась себе вокруг Солнца за 399 суток. Прошло двести миллионов лет— и что же мы видим? Перемену. Теперь уже 365 и 24 сотых суток…

— Вот здорово! — говорит Лиля на всякий случай.

— Дальше главное! — воодушевляется больной. — Если вычесть одно из другого, Земля приблизилась к Солнцу на 16 миллионов 65 сотых кэ-мэ. Солнечная система сжи-ма-ет-ся! Делим на число лет и получаем факт, который все, кроме меня, проглядели: сжимается со скоростью восемь сантиметров в год.

— Какой ужас! — восклицает Лиля.

— Вот, — Клещиков выдергивает из-под подушки ученическую тетрадку и протягивает ее Ольге Николаевне. Берет тетрадку Лиля.

— Это… Я кончил общественный институт патентоведения… Получив цифру скорости сжатия, я по всей форме составил заявление на изобретение. Название изобретения: «Закономерность коллапса солнечной системы».

Лиля закатывает глаза:

— О!..

Ольга Николаевна прощает ей некоторое переигрывание. Ведь не артистка. Сама ей внушала: «Мы должны поднимать настроение больных любыми средствами. Хоть на голове ходить. Это как в сказках о плачущей царевне: рассмешишь, заинтересуешь чем-то, кроме болезни, дашь волю к жизни — Полцарства ваши! Ваша победа. Без стимула к жизни наши больные обречены на смерть»… Закатывает глаза? Пусть закатывает.

Они уходят, оставляя Клещикова довольным.

В коридоре Ольга Николаевна спрашивает:

— Как вы, Лилечка, удержались и не спросили, почему же изобретение, а не открытие?

— При моем уме?..

Ответив, Лиля смотрит на Ольгу Николаевну и на всякий случай улыбается.

К ним подходит Альберт Семенович.

— Извините, Лиля… — Он отводит Ольгу Николаевну в сторону и говорит, что у Лилианы Борисовны кончается ординатура, хотелось бы, чтобы Ольга Николаевна написала отзыв об успехах молодого специалиста.

Она не прочь. Жаль только, что все интонации заведующего изучены! Слух ловит торопливые, неспокойные, заинтересованные нотки. Заинтересованность эта неожиданна для Воронцовой. Свои чувства Альберт Семенович тратит скупо. В больнице вообще не тратит. А отчего торопливость? Вдруг осенило: думает, пройдет еще какое-то время и Ольга Николаевна не скажет ему при встрече даже «здравствуй»? Впрочем, откуда такие мысли? Надо их гнать. Надо обещать и сделать сегодня же. И Ольга Николаевна кивает головой.

Перед дверью женской палаты она говорит Лиле:

— Если вы хотите, поработайте сейчас сами. Я немного посмотрю.

Уложенные на затылке рыжие косы мешают Лилиане носить шапочку. Она повязывается белой косынкой. Вот она склонилась над больной, и лицо ее стало таким розовым, нежным, что кажется, нельзя прикоснуться: больно. Еще она нежно-голубоглазая. Взгляд широко расставленных, удлиненных глаз хотя и строг, неулыбчив, но эта строгость кажется напускной до наивности, невинной, очень юной. Трудно представить, что она способна сказать: «При моем уме». Что же кроется за таким ее обликом? Вот ее округлые, как будто даже пушистые руки — и что же? Цепкая сила пальцев, пожатие, равное пожатию Ольги Николаевны, неутомимое массирование. Девочка окончила одновременно два факультета. Не щадит себя — этого у нее не отнимешь. В ней многообещающее сочетание врача-травматолога и специалиста по лечебной физкультуре. Ее лицо немного огрубляет слишком волевой подбородок, а улыбка превращает губы в тонкую полоску, но даже тяжелые больные заглядываются на Лилиану и называют американской кинозвездой.

«И больных будет на ноги поднимать. Вижу. И Альберт… Тоже вижу».

В палате зажжен свет. Уже темны стекла приоткрытых во двор окон. Слышно, как шумит листвой ветер. В палате тепло — или кажется? Лилиана и Ольга Николаевна работают каждая со своей больной; обеим жарко. В дверь заглядывает Альберт Семенович. Значит, сидит в кабинете. Пересиживает. Ничего, пусть подождет, если заинтересован. У нас еще дел на целый час. Высидит ли?

Высидел.

Лилиана еще в палате. Ольга Николаевна — в кабинете заведующего. Альберт Семенович спрашивает:

— Ты еще в состоянии?.. Есть силы?

— Силы только прибавились. Ты насчет отзыва? Дай мне лист бумаги. Пишу. Значит, Лилиана Борисовна Бутикова…

— Нет, — поспешно останавливает Альберт Семенович. — Сменила фамилию. Пиши: Вялова.

Ольга Николаевна поднимает глаза и с новым, более суровым вниманием разглядывает входящую в кабинет Лилиану.

— Садитесь, Лилиана Борисовна… Куда же вы собираетесь потом? Останетесь в этой больнице?

Бутикова-Вялова медлит с ответом. При ее уме… Все это странно. Странно оборачиваются простые события… Ольга Николаевна убеждена: подозрительность — удел тех, кто боится, трусит. Самой Ольге Николаевне подозрительность чужда от природы. Но здесь обнаруживаются вещи открытые и ясные. Девочку взял в жены и под свое покровительство главный врач на Машкова. Метит же она на место Людмилы Ивановны, которая так сегодня кричала на Ивана Ивановича. Быть может, и меня где-нибудь ожидает подобное вытеснение? Уже вытесняют. Этот внезапный набег строителей… Что-то само, как мошка, лезет в глаза, как запах паленого забивает ноздри — но что? Какой-то здесь нелогичный ералаш. Во всяком случае, все только по видимости просто. Сам Вялов непрост: краснел, грубил, почти ехидничал: «главная хозяйка переворота»…

Что же делать с отзывом? Быть объективной или, ради Людмилы Ивановны, не быть?.. С отзывом или без отзыва — для Людмилы Ивановны ничего не изменится: она недовольна и уйдет. Да! Надо позвать ее ко мне на Бауманскую! Отзыв, если он обернется против кого-нибудь, скорее всего обернется против меня же. Но чего мне бояться в жизни? Есть больной — значит, существую. Напишу то, что эта девочка заслуживает по своей работе.

Написав, Ольга Николаевна быстро собирается. Она действительно спешит к матери. К тому же она дает возможность Альберту Семеновичу под каким-нибудь предлогом задержаться и не провожать ее. Вялова куда-то вышла. Альберт Семенович делает грустные глада и, по-прежнему говоря «ты», прощается с Ольгой Николаевной. Что ж, и здесь ясность.