Татьяна Тэсс - Хранитель времени

Маленькая Наташа бросилась к Миладе.

— Как я рада! — кричала она, держа руку Милады в своих горячих, сухих ладошках. — Вы пришли! Вы пойдете теперь вместе с нами, конечно? У нас очень хороший гид, он покажет нам весь замок…

— Послушайте… — сказала Милада. — Давайте уж лучше я сама поведу вас вместо гида. Я знаю здесь каждый угол.

И она повела их по бесконечным залам старого шварценберговского замка.

Они прошли через величавую, как костел, столовую, где блистал драгоценным сервизом стол, накрытый на семьдесят две персоны для последнего обеда Шварценбергов, на который так и не довелось прийти гостям.

Одна за другой открывались перед ними мозаичные двери, и Милада показывала своим спутникам деревянную резьбу, сделанную руками чешских искусников, итальянские витражи, мейсенский фарфор, английский фаянс, коринфский мрамор, полотна старых мастеров, люстры, похожие на цветы, — все те сокровища, которые из поколения в поколение собирали владельцы замка и которые сейчас принадлежали народу ее родины.

Постепенно к их маленькой группе присоединялись юноши и девушки из других делегаций. Откуда-то взялись французы, шведы, белозубые аргентинцы, бесшумно двигающиеся индианки в сари… Теперь Милада объясняла по-русски и по-чешски, по-английски и по-итальянски, переводила с итальянского французам, а когда к ним застенчиво приблизилась худенькая черноволосая девушка из Ирака с глубокой вмятиной от пендинской язвы на щеке, Милада, к изумлению своих спутников, заговорила с ней по-арабски.

В одном из залов к ним навстречу вышел высокий старик в черном костюме и белоснежной рубашке, с гвардейской выправкой: последний управляющий замком Шварценбергов. Сейчас он был хранителем музея.

Высоко держа голову на жилистой шее, старик повел их дальше. Он шагал, как журавль, с трудом переставляя подагрические ноги, а в сверкающем паркете, точно в озере, плыло его отражение.

— Эти сокровища, — сказал старик и, театрально взмахнув узловатой рукой, показал на развешанные по стенам гобелены. — Эти сокровища искусства оценены в двенадцать миллионов золотых крон!

— Риали? — переспросил с уважением рыжий американец. — В самом деле?

— Да, в точности двенадцать миллионов! — торжествующе повторил хранитель и тряхнул седой гривой, как лев.

Милада давно заметила, что советские ее приятельницы с восхищением осматривают музей, но то, что замок Шварценбергов принадлежит сейчас народу, воспринимают очень привычно, как нечто знакомое с детства. Только рыжий американский парень нет-нет да и спрашивал, сколько может стоит скульптура, бронза, картины старых мастеров, и с каждой минутой лицо его становилось все серьезней и задумчивей.

«Кто он? — подумала Милада, глядя на его длинную петушиную шею, добродушную улыбку, светлые, с рыжими искорками глаза. — Чем занимается, как живет?»

Она подумала об этом мельком и тут же забыла.

Все ее существо было поглощено той радостью, какую ей всегда давало прикосновение к красоте. Впервые после того, что произошло в ее жизни, она ощущала эту радость.

Без устали шагала она по нескончаемым комнатам замка, легко переступая своими маленькими ногами в арабских сандалиях. Из замка она повела своих новых друзей в картинную галерею, расположенную в парке, в одной из пристроек. Седые волосы Милады растрепались, глаза блестели, она обмахивала веером раскрасневшиеся щеки.

Ей казалось, что она помолодела. Когда рядом с тобой молодость, можно ощущать это по-разному. Иногда чувствуешь себя древней, как пирамиды. Иногда кажется, что чужая молодость делает и тебя молодой, смывая с души, точно родниковая вода, накипь прожитых лет.

Миладе нравилось, как ощущают искусство ее спутницы. Оказалось, что две из них живут в Ленинграде, они хорошо знали Эрмитаж. Наташа ни разу никуда не выезжала из Сталинграда, ее опыт познания был очень мал. Картины она воспринимала как стихи, как музыку. Она подходила к полотну нерешительно, бочком, наклонив, точно птица, набок светлую головку, долго смотрела на него и потом рассказывала, что увиделось ей, и это всегда поражало свежестью и неожиданностью.

Рыжий американец, засунув руки в карманы, тоже останавливался перед картинами, внимательно разглядывал их и отходил, ничего не говоря. Милада готова была держать пари, что он любит искусство. И вместе с тем она не могла угадать, о чем он думал, смотря на картины, что нравилось ему, а что оставляло спокойным.

— Слушайте, Джекки! — сказала Наташа. — Вам нравится эта скульптура? Только, пожалуйста, не спрашивайте, сколько она стоит… — Наташа улыбнулась ему.

Джекки стоял, задрав свою рыжую голову, и задумчиво разглядывал роспись на потолке. «Что-то в нем есть детское… — неожиданно подумала Милада. — Но кто он, интересно?»

— Ох! — маленькая Наташа всплеснула руками. — Я до сих пор не познакомила вас! Это Джекки Глин, мы встретились с ним вчера на спортивном празднике. Познакомьтесь, Джекки, это доктор Милада Трантинова из Бернартова.

— Как поживаете? — Джекки посмотрел на Миладу своими добродушными рыжими глазами.

И тут Милада все-таки спросила:

— Простите… Кто вы по профессии?

— Я был солдатом… — безмятежно ответил Джекки, и Милада вздрогнула.

Точно выстрел, прозвучало для нее это слово в зале, полном света и мира. И тотчас же Милада вспомнила годы войны. Она снова услыхала стук солдатских сапог по пыльной дороге Бернартова, увидела серые, пропотевшие солдатские куртки, синее небо и эту тень, что выросла в проеме распахнутой калитки…

Неужели никогда, никогда она не сможет забыть? — думала Милада. Ей казалось раньше: те, что взяты смертью, постепенно уходят из твоей души. Медленно, медленно они уходят, пока не станут невесомы, как луч. Иначе как смогли бы жить те, которые остались?

Но время шло, а она до сих пор ничего не забыла. И достаточно было одного слова, чтобы она увидела за плечами этого веселого рыжего парня все тяжкие видения.

Милада стояла, с трудом дыша, словно вокруг нее сразу выкачали воздух. А Джекки смотрел на нее, поблескивая веселыми, с искорками, глазами, и думал, почему вдруг такое странное выражение лица сделалось у этой милой пожилой дамы, которая так хорошо знает искусство.

— Я был солдатом, — простодушно повторил он со своим певучим южным акцентом. — В армию я ушел после школы, у меня еще не было никакой профессии. Воевал на Эльбе, там меня ранило. Сейчас я работаю в маленьком театре в Нью-Йорке. Сам я родом с Юга, но уже два года, как перекочевал в Нью-Йорк.

— Вот как! — сказала Милада, постепенно приходя в себя. — Значит, вы стали артистом…

— У нас очень маленький театр, — продолжал Джекки. — Всего двадцать шесть человек. Вместе с рабочими сцены, вместе с директором и кассиршей.